Неизвестный Пакистан. Часть 2

Продолжаем публиковать фото-репортаж от ЖЖ-пользователя se-boy: Утро в гостинице городка Чилас, расположенного в долине Инда. Последняя возможность помыться (следующие девять дней только в собственном поту). Но смысла нет – местный джип открытого типа, и вся придорожная пыль наша. Сегодня наконец-то сможем купить газовую горелку к баллону, на которой будем готовить в горах, сегодня увидим впервые восьмитысячник Нанга Парбат, сегодня на себе почувствуем, что значит жить в климате, который ученые называют экстремально засушливым.

Первая часть

(31 фото)

1.Инд. Один из уцелевших после наводнения мостов.

Дорога почти везде в ужасном состоянии, а судя по вечной засухе вокруг, наводнения в этих местах должны быть чудовищными. Последнее, которое произошло летом, оказалось самым сильным за последнюю пару сотен лет. Наш проводник Самандар Хан говорит, что такого ни отцы, ни деды не помнят. Едем по правой стороне Инда, он показывает на деревни по обоим берегам и коротко поясняет: «здесь от наводнения погибло десять человек, здесь – сорок, от этой деревни не осталось ничего».

Кашмир в этом районе представляет собой горную пустыню, и люди испокон веку селятся вдоль рек и ручьев. Отсюда столь масштабные разрушения – где поселения не тронули вышедшие из берегов реки, там посходили сели и обвалы.

Разрушенные коммуникации практически не чинят, не хватает средств. Ремонт идет только в районе Каракорумского шоссе, да и то с помощью китайцев, ведь им надо сбывать свою продукцию, а шоссе – единственный наземный путь, по которому товары поступают в Пакистан с китайской территории.

2. Деревянный автомобильный мост. Бывший.

Перед началом трека получили хорошее напутствие. Днем джип внезапно свернул с шоссе (куда же мы, ведь тут кусочек нормального асфальта!), протрясся по раздолбанной колее и остановился возле небольшой скалы, на которой краской было написано Nanga Parbat. Это не шутка, а точка обзора. Проводник сказал, нам повезло – часто бывает так, что люди по нескольку раз приезжают посмотреть отсюда на восьмитысячник, но он прячется в облаках.

3. Таким мы впервые увидели Нанга Парбат, первый восьмитысячник Гималаев.

4. Вид с Каракорумского шоссе.

И действительно, под вечер небо затягивает. Окончательно растеряв все внутренности по дороге и пропитавшись пылью до нижнего белья, приезжаем в поселок Таришинг. Высота 2900. Машины дальше не ездят – за деревней начинается ледник, а по ним дороги еще не строят. «Как хотите, поставить палатку или в отель?» – спрашивает Самандар. Ксюша молча указывает на «отель» – двухэтажный деревянный гестхауз без электричества и удобств, в котором есть шанс помыться. Мы единственные постояльцы. Далее на всем треке не увидим ни одного инстранца.

Кое-как отряхиваемся, помывку оставляем на завтра – вечером слишком холодно. Бросаем вещи, знакомимся с одним из носильщиков, который пойдет с нами, потом отправляемся погулять.

5. В Таришинге облачно и ветрено. На заднем плане шеститысячники Хонгра (или Чонгра).

Деревня большая, раскинулась на нескольких холмах. Тут еще есть лавки, где продаются товары вплоть до ботинок. Покупаем пакистанские конфеты типа козинаков, которые надолго пристают к зубам, и некое подобие фанты (последний раз!), впрочем, пить ее нельзя. Хотим подняться на самый большой холм, но по дороге начинаем плутать по узким проходам между домами. Сложенные из камней изгороди извиваются под самыми неожиданными углами, выбраться из лабиринта невозможно, и скоро мы оказываемся в окружении участков, домиков, стогов сена.

6. Вид назад. Оттуда мы приехали.

При нашем приближении большинство женщин, скрывая лица, сразу уходят в дома, а вот детвора, наоборот, выбегает навстречу. Попытка спросить, как пройти к холму, превращается в долгий разговор – нас окружает ребятня, юноши и, что отрадно, из любопытства чуть позже подтягиваются девушки и даже несколько женщин. Девушки не прячут лиц, видимо, им еще нет четырнадцати лет. Многие дети босиком, хотя под вечер очень холодно.

Идею с холмом приходится оставить – никто не знает английского, разговор ведется в основном при помощи жестов и десятка слов. Пока Ксюша пытается ответить на вопросы на пиджин инглиш, пробую сфотографировать собравшихся. Бесполезно! Дети и мужская часть населения охотно позирует, но девушки и женщины при наведении объектива моментально или отворачиваются, или скрывают лица платками, или прячутся за изгородью.

7. Ксюша смеется от попыток объясниться, а женщина сразу отвернулась.

Девочки восхищаются цветом лица Ксюши (белая кожа у пакистанцев считается красивой) и особенно ее руками. «Beautiful», – говорят они, ощупывая ее ладони, и показывают свои. У многих девочек от тяжелой работы и отсутствия горячей воды руки уже здорово огрубели.

Я все пытаюсь поймать в объектив женское лицо, и это превращается в игру – девушки, всякий раз смеясь, успевают закрыться. Сумерки на их стороне, потому что невозможно выставить большую скорость затвора. Женщинам игра не по вкусу, они уходят. Зато девушкам нравится смотреть на фотографии, собравшись в кружок, они громко обсуждают изображение на дисплее, потом показывают пальцами на очередной предмет, прося сделать фото. Однажды они указывают на верх дома, возле стены которого мы остановились.

На крыше сидит старик с очень строгим лицом и сжатыми губами, видимо, один из уважаемых старейшин деревни. Похоже, наблюдает, чтобы эти иностранцы ничего лишнего себе не позволили. Мы встречаемся с ним взглядами, я поднимаю фотокамеру и делаю вопрошающий жест рукой. Старик молча отрицательно кивает головой. Старость меня учили чтить – опускаю фотокамеру и читаю в глазах старика одобрение.

Девушки, видя, что камера осталась не у дел, просят сфотографировать молодого парня. В кадр тут же набиваются дети. Одна из девушек помогает ребенку забраться на изгородь, и, пока суд да дело, пытаюсь поймать ее в кадр, но она, разгадав задуманное, моментально приседает за изгородь.

8. У мальчика, который справа, видно между ног что-то синее. Это платок приседающей девушки

Вскоре совсем темнеет, пора уходить, но нас не отпускают. В конце концов все на том же пиджин инглиш я объявляю, что уже поздно, а завтра нам гоу-гоу ап вери лонг, мы одариваем конфетами всех собравшихся и уходим. На пути домой не раз оборачиваемся – стоя на изгороди, ребята нам долго машут. Обсуждаем с Ксюшей, что надо будет напечатать фотографии для них и передать через проводника.

В гестхаузе темно, хоть глаз коли, в щели задувает ветер. Зато китайские одеяла очень толстые. Хозяин приносит газовый баллон, который играет роль лампы, – на конец патрубка надета некая полупрозрачная субстанция. Если включить газ и поджечь субстанцию, она тлеет, давая скудный свет.

Некоторое время сидим, глядя на огонек и пытаясь пить фанту, потом ложимся спать. Завтра go-go up very long…

9. Что чувствует человек, когда доходит до границ привычного мира и обнаруживает, что впереди иной мир, который невозможно прочувствовать, предугадать, объяснить? Это не та жизнь от кофе в постель до вечерней газеты, которой живет обыватель, и даже не смена городов и стран, знакомая путешественнику и накладывающая на него отпечаток отсутствием внешнего лоска, который с лихвой восполняется блеском в глазах, но, если угодно, другое измерение, в котором ты лишь временный гость, не более.

В горах, на море теряется почва под ногами, исчезают три краеугольных кита размеренной обыденной жизни – покой, стабильность, предсказуемость, и качающаяся палуба или вставшая вертикально земля, за которую надо хвататься, лишают точки опоры и разум, заставляя менять угол зрения, убеждения, привычки.

Пакистанский Кашмир оказался местом, где удалось впервые отчетливо ощутить контраст стыка двух миров. И всего-навсего за счет рельефа.

***

Утро. Окно комнатки в лодже выходит на восток, и раннее солнце совершенно преображает окружающее – вчера было пасмурно. Нынче же кое-где больно смотреть по сторонам, гряда пиков Хонгра (или Чонгра) довольно далеко от деревни, но хочется надеть темные очки.

10. Отель «Нанга Парбат» (много звезд:)), правда, сзади пики Chongra.

Приходят двое носильщиков. Имя молодого долговязого парня мы не запоминаем, зато второй дядька маленького роста со смуглой кожей и монголоидным разрезом глаз внешне очень смахивает на тибетца. Зовут его неожиданно Абдул. Малый рост компенсируется, как это часто бывает у горцев, не то чтобы физической силой, но колоссальной выносливостью и работоспособностью.

Наши рюкзаки несем сами, кухня, еда, багаж носильщиков и проводника распределяются между носильщиками. Третьего носильщика пока нет, он нагонит нас в одной из деревень, и его роль выполняет ослик. К ослику придается погонщик. Вечером оба они вернутся назад.

Ослики в этой местности и на этих высотах выполняют основную грузоперевозческую функцию. Как правило, в караване несколько животных, сопровождает их погонщик, потому как ослики упрямы. Но встречались порою совершенно автономные «ешачки», самостоятельно несущие груз. Разминуться на порою узкой тропе с ними нелегко, вплоть до того, что приходится отпихиваться.

11.

12.

13. Известность нашего проводника поистине феноменальна, каждый встречный без исключения останавливается перекинуться с ним парой-другой слов, поздороваться, обняться. Самандар Хан очень уважаемый человек, большинство альпинистских экспедиций на Нанга Парбат водит он, являясь и сирдаром, и одновременно офицером связи, на самой горе он тоже бывал неоднократно, поднимаясь на высоту более семи километров.

За деревней дорога сразу идет вверх. Судя по характеру местности, холм, на который поднимаемся, не что иное, как борт ледника. Так оно и оказывается. Доходим до края, морщась едим кисловатый мелкий виноград, который где-то раздобыл Самандар Хан, и смотрим вниз. Жарко. Ледник Чунгфар (Chungphar) очень старый, мертвый, льда практически не видно под раскрошенной породой. Чувствуется, что он медленный и не опасный, даже тропинка по морене натоптана.

14. Сверху морена напоминает застывшую реку-карьер.

За ледником начинается долина Рупал. Поначалу широкая, к западу, с набором высоты, она сужается, до тех пока не упирается в одноименный ледник. До конца долины идти еще три дня.

Проходим через деревни, неизменно вызывая любопытство у местных. Жизнь здесь в чем-то сходна с жизнью горных народностей Непала. Домики стандартной двухэтажности с подвальным этажом для скота и верхним для людей. На крышах сушат зерновые либо сено. Стены сложены из разных материалов, видимо, в зависимости от достатка. Есть и целиком каменные строения, есть и каменно-деревянные. Во многих домах отсутствуют стекла в окнах.

Единственно, нет буддистских флажков на каждом подъеме, нет ступ и камней мани – слишком давно буддизм ушел отсюда (правда, следы его остались, и довольно много), вместо этого в каждой деревне мечеть. Но горные мечети сильно отличаются от городских. Так как денег у жителей мало, мечети без минаретов, как правило, это просто самый большой дом в деревне. В селениях, расположенных ниже, где есть электричество, на крышах установлены динамики, чтобы верующие лучше слышали призыв к молитве.

15. Очень странно, подсолнухи не смотрят на солнце.

16. С набором высоты жилища будут все беднее

17. За деревней из облаков неожиданно появляется нечто

18. На меня все более снисходит чувство покоя. Блага цивилизации с каждым шагом все дальше; сотовая связь, электричество, горячая вода, транспорт, международное положение – все это перестало быть актуальным. Мой дом у меня с собой, равно как и еда, и одежда, я пробираюсь между пяти- и шеститысячниками и приближаюсь к первому восьмитысячнику в гряде Гималаев, иду босиком, улыбаясь встречным крестьянам, и что может быть важнее и интереснее этого?
Идем к видимому на горизонте пику Шаигири

19. В следующей деревне школа. Так как света нет и достаточно тепло, преподавание ведется на улице. Мальчишки одеты почти одинаково – на них нечто вроде формы, у всех в руках типовые брошюрки. Обувь и одежда, предположительно, китайские. Видно, что ребятам хочется подбежать к нам, но урок есть урок…

20. Останавливаемся неподалеку от школы возле лавчонки с продуктами. Нас тут же окружают свободные от уроков дети, но только мужеского полу. Девочки держатся отдельно и поодаль. Обучают их тоже отдельно, преподают женщины. Мои босые ноги производят большое впечатление и на детей, и на взрослых, хотя многие ребята тоже бегают босиком. Пытаюсь сфотографировать девочек-школьниц, но при виде объектива они моментально прячутся. Приходится пускаться на хитрость: накручиваю телевик, Ксюша становится, чтобы якобы попозировать, я прицеливаюсь и в последний момент перевожу объектив на девчонок. Они совершенно не похожи на пакистанок.

21. Постепенно погода портится, небо затягивают низкие облака. Это Нанга Парбат виновата. Горный массив ее торчит над плато и «цепляет» все облака, какие возможно. Да и разница температур в долине Инда и наверху превращает окрестности восьмитысячника в атмосферный котел. Пользуясь пока еще хорошей погодой, люди собирают урожай. Уборкой сена и сушкой зерновых занимаются женщины.

22. К вечеру начинает ощутимо холодать. Приходится надевать кофты. На этой высоте (3500 метров) уже появляется небольшая одышка, и чтобы холодный воздух не студил горло, прячем рты. За очередным холмом открывается вид на небольшую долину, по дну которой на очень коротких ногах и с большим трудом ходят лошади. Подходим ближе, и оказывается, что возле озера вся местность заболочена, и лошади стоят в болоте по колено. Рядом протекает быстрый ручей, почти речка.

23.

24.

Вскоре происходит что-то непонятное: солнце почти скрывается за соседними горами, поднимается небольшой ветерок, и температура за несколько минут падает сразу градусов на пятнадцать. Никогда раньше не доводилось такое испытывать! Жуткий пронзительный потусторонний холод, на котором стынут руки, стоит их подержать немного на воздухе, исходит от большого облака в конце долинки. Ветер дует оттуда же, и складывается впечатление, что впереди гигантский холодильник.

25. Судорожно ставим палатки, носильщики быстро собирают хворост для костра, но перед тем, как разжечь его, собираемся под защитой двух скал. Натягивается тент, сидя под ним, греем воду на газовой горелке – нужно быстрее согреться, потому что ветер усиливается. Потом приплясываем у костра.

26. На фото слева направо Ксюша, Самандар Хан, носильщик, имя которого не запомнили, и носильщик по имени Абдул. На заднем плане ослик и ручей с настолько холодной водой, что сама мысль о мытье посуды вызывает физическую боль.

Разумеется, понятно, почему так холодно. Мы в базовом лагере Херлигкоффера, а рядом, всего в полутора километрах прячется в облаках Нанга Парбат, на вершине которой сейчас холоднее, чем в Арктике. Это она дышит неземным холодом. Мы в конце концов согреваемся и стоим возле костра недвижимые. От огня идет тепло, а спины мерзнут на ветру.

Время от времени посматриваем на облако. Присутствие горы ощущается очень явно – подойди к облаку протяни руку и коснешься ее. Я пытаюсь себе представить, каково это – увидеть самую высокую вертикальную стену в мире. Рупальский склон Нанга Парбат более четырех километров, выше стен не существует. Даже на Эвересте такого не увидишь.

Однако вечером гора так и не показывается. Перед наступлением ночи ветер стихает, и мы решаем чуть пройти вперед, разглядывая появившуюся из тумана нижнюю часть стены. Возвращаемся мгновенно. Потому что внезапно с горы сошла лавина. Даже в иссиня-фиолетовых сумерках понятно, что лавина гигантская – она появляется из тумана стремительно и идет огромным фронтом, захватив всю видимую часть подножия Нанга Парбат.

Все вскакивают и как один глядят на гору. Самандар Хан качает головой: «Очень большая лавина, очень!» Она как мгновенно развивающееся кучевое облако, взрыв, который становится все больше и выше любого небоскреба. Но самое жуткое, что все происходит абсолютно беззвучно, лишь когда лавина ударяет в подножие, слышится утробное глухое ворчание. После этого облако с удвоенной силой начинает разноситься вширь и ввысь…

Подавляя желание убежать далеко и побыстрее, мы хором спрашиваем, не дойдет ли до нас ударная волна. Самандар успокаивает, говорит, что между видимым от палаток краем склона и горой лежит Бацинский ледник (Bazhin) несколько сотен метров шириной (его нам предстоит преодолеть на следующий день), лавина ударит в него и погаснет.

Самандар прав не до конца, через несколько минут налетает резкий порыв ветра, и начинается горизонтальный снегопад: гора передала нам первый привет. Вскоре лавинный снегопад заканчивается. Только что вокруг была осень, а теперь наступила локальная зима.
***

Утром постепенно облачная завеса приподнимается, обнажая снежный склон и выступающие из снега мрачные серые стены восьмитысячника, и вдруг туман уходит. Становится светло, как днем, – солнце, еще не пришедшее в долину, давно освещает гору, и зрелище это невероятное! Хватаю фотоаппарат, но понимаю, что хоть и удастся втиснуть четыре с лишним километра в объектив, передать величие и размеры восьмитысячника невозможно.

27. Рупальский склон Нанга Парбат, высота горы 8129 метров, высота от подножия стены более 4 км

28. Это действительно Король гор (второе название горы Diamir так и переводится)!

Собираемся с духом и отправляемся к подножию Нанга, думая подобраться близко, насколько это возможно и безопасно. Впервые в жизни вижу гору, поднимающуюся напрямую из долины. В Непале, чтобы подойти к тому же Эвересту, надо долгое время топать по горам, которые постепенно становятся все выше и превращаются в заснеженных гигантов, и таким образом переход получается постепенный. Здесь же гора стоит совершенно обособленно, и от этого разница между двумя мирами, терминатор, виден четко, как ножом разрезанный. И это сводит с ума.

Выходим на рваный и изломанный край ледника. Нанга Парбат, словно гигант, провела границу между теплом и холодом, между цветным и черно-белым миром, между жизнью и смертью. Красная трава на склоне выглядит предупреждением.

29.Конец мира. Внизу Бацинский ледник, Нанга Парбат сейчас у меня за спиной.
Гора неимоверно мрачная, угрюмая и неприступная! При одном взгляде на нее становится страшно, а холод и так продирает до костей. Бльшая часть склона вновь укуталась в туман (см. первое фото в записи), но от этого еще тяжелее впечатление: будто гора затаилась и ждет. Ксюша выходит на камень, нависающий над обрывом, и даже улыбается, хотя ей тоже страшно – камень ненадежен.

30. Worlds apart – дословно: разделенные миры. Некоторое время бродим вокруг, фотографируем, но я в отчаянии – передать величину склона нереально, потому что сравнить не с чем. Нанга все такая же безмолвная и затаившаяся. Тишина гнетущая – ни крика птицы, ни шелеста ветра в траве. Внезапно туман, закрывающий нижнюю часть стены, как будто выпускает щупальце – распухая и раздуваясь, сверху выкатывается лавина, и хотя она совсем небольшая по сравнению со вчерашней, мы невольно отбегаем назад.