Продолжаем публиковать фото-репортаж от ЖЖ-пользователя se-boy: Уже второй день стояла неустойчивая погода. Утром было ясно, но вскоре гора заваривала очередной послеполуденный компот из низких туч, пока, правда, бесснежных, и туман подчеркивал невыразительную угрюмость пакистанского Кашмира, опуская серый потолок над и без того сужающейся долиной. Лишь на окрестных склонах глаз радовали пятна осени – лес кое-где был разноцветным, встречалась тревожно-красная трава да яркие лишайники на камнях.
Холодное дыхание восьмитысячника все сильнее сковывало наше дыхание, а черно-белый мир горы наконец предстал во всей красе – нам предстояло пересечь раскатанный шершавый язык ледника, края которого с нечеловеческой силой были когда-то отогнуты и вывернуты наружу вверх.
Смотрите также Часть 1, Часть 2.
(47 фото)
1. Пастух сторожит овец. Слева дугой загибается край ледника.
Ледник. Ничто другое еще на подступах к восьмитысячнику не дает понять, насколько мир горы чужд человеческому. Когда, стоя на краю морены, обозреваешь четко очерченный в ширину и бесконечный в длину замерзший хаос под ногами, невольно задумываешься. То ли огромный дракон лежит на дне карьера и порою пошевеливает кожей на спине (ледник пусть медленно, но движется), то ли волны, беспорядочно беснующиеся в эпицентре урагана, внезапно застыли от холода ледяными горами, да сверху присыпал их некто серым толченым камнем…
Худо-бедно в этот мир вписываются местные жители – будто договорились с драконом, чтобы не сбрасывал он их, когда морщит кожу. Проводник Самандар Хан спокойно находит проходы между глыбами, пустотами, озерами и речками ледника. Благодаря ему у нас под ногами сравнительно твердая почва. Следом идет маленький носильщик Абдул, узкие сощуренные глаза придают его лицу немного лукавое выражение, будто он все время посмеивается и принимает жизнь с юмором, хотя за спиной тяжелая поклажа. Даже ослик, видно, знает, как вести себя здесь.
2. Спустились на ледник.
Сосредоточившись на том, чтобы не дай бог не оступиться и не улететь в очередную трещину, пробираюсь потихоньку вперед между горами изо льда, камнями величиной с дом, наваленными как попало, и думаю про вчерашний день.
Накануне после обеда, еще когда мы доскребывали ложками похлебку, сдабривая неприхотливый вкус купленным в Исламабаде сыром, подошел Абдул. Он присел на корточки в своей традиционной пакистанской одежде – длинная рубашка до колен наподобие юбки придавала ему некую бесшабашность – смотрел на нас и улыбался. Абдул не знал английского, лишь понимал некоторые слова, обращенные к нему, поэтому диалог сводился либо к нашим монологам, либо мы общались жестами.
Подождав, пока мы все съели, он забрал тарелки и ложки и направился к речке. Это было неожиданно, но терпеть подобное было решительно невозможно. С криками «Абдул, стой, мы сами помоем!» мы ринулись следом. Тарелки он не отдавал, и смеялся каждый раз, как мы пытались выдернуть их из рук. Смех его был мягкий и ласковый – так смеются взрослые, глядя, как у их ног копошатся дети. Мы беспомощно обернулись к Самандару, который с интересом следил за происходящим.
– Оставьте, это входит в его обязанности, – сказал он. – Носильщики в экспедициях всегда моют всю посуду, собирают дрова, делают костер и готовят еду.
«Ну уж дудки!, – подумали мы про себя, схватили еще несколько грязных тарелок, и отправились вслед за Абдулом. Я знал, что так действительно принято – носильщики не только несут твой груз и делают все вышеперечисленное, но даже стирают белье, о чем, помнится, в Непале рассказывала мне мерзкая швейцарская бабушка, которая в глаза говорила своему носильщику, что он дикарь, живущий в каменном веке. «Вы знаете, что можете отдать носильщику свое белье, и он его прекрасно постирает?» – наставляла она меня менторским тоном. За эту фразу хотелось плюнуть ей в лицо.
Однако то, что принято у европейских трекеров и альпинистов, нас с Ксюшей коробило, ибо не так воспитывали детей в стране Советов. Я потом неоднократно объяснял Самандару, что мы так не можем, и в конце концов мы отвоевали право мыть посуду по очереди.
3. Камни и лед – что такого? Чтобы оценить масштаб ледника – в правом углу два человека и ослик.
Вода в реке, берущей начало где-то совсем недалеко на горе, была холодной настолько, что мыло не мылилось. Пришлось воспользоваться песком на берегу, чтобы смыть жир на тарелках, а потом долго-долго намыливать руки, ощущая, как из них начисто пропадает чувствительность. Руки Абдула, обесформленные годами тяжелой работы, были привычны к подобным невзгодам. Мы, например, за голову хватались, видя, как он снимает с огня котелок с закипевшей водой, беря его снизу за дно ладонью.
Улыбался он почти всегда, казалось, любые невзгоды пути для него развлечение. Улыбался, когда помогал ставить палатку, когда готовил еду, когда с неподъемным грузом медленно и верно в своем черном платье-рубашке взбирался по кручам ледника к перевалу. Казалось, жизнь его легка и беззаботна. Только потом мы узнали, что и у Абдула, и у второго носильщика Рахима у каждого по восемь детей… Что зарабатывают они много по местным меркам, когда работают в экспедициях или водят туристов, а на самом деле это даже грошами назвать нельзя… Что в другое время они, не разгибаясь, пашут в поле или вкалывают дома…
4. На отдыхе. Одна из фотографий Абдула, сделанная уже после перевала.
Много детей – это одновременно и беда, и радость. При высокой детской смертности, особенно здесь, где «доктор» – лишь красивое английское слово, абстракция, одним ребенком не обойтись. К тому же дети это опора в старости. Сначала всю семью обеспечивает отец, потом, когда он умирает, его обязанности берет на себя старший по возрасту – либо сын, либо брат отца, либо, скорее всего, муж старшей дочери, если в семье только девочки. Возможно, помогает община – в высокогорных деревнях люди представляют собой одну большую семью.
Но эти же дети, с другой стороны, проклятие Пакистана. Пятое по населенности государство в мире, пустыня, оно не может обеспечить всех своих граждан. Отсюда нищета, уровень грамотности среди мужчин только недавно перевалил за 50% (про женщин лучше не говорить). Постоянные войны (на западе раздираемый десятки лет войной Афганистан, на севере – Кашмир), в которых приходится принимать самое горячее участие, приводят на фоне радикализации ислама к жуткой ожесточенности и нетерпимости.
Меня давно занимал вопрос, чем, помимо чисто политических причин, обусловлены постоянные конфликты в «горячих точках»? Об этом особенно интересно размышлять, когда ты по этой горячей точке пробираешься с рюкзаком по леднику, тем более что идешь в нескольких километрах от пограничной «линии контроля», где обстановка всегда неспокойная. Однако гряда пяти- и шеститысячников по левую руку – надежный заслон от military people, как все время называет их наш проводник.
5. На леднике возле застывшего гребня. Штанину закатал, ибо жарко.
Понятно, что скученность людей приводит к напряженности; понятно, что на почве разных религий и национализма всходят цветы ненависти, и, как правило, это подогревается извне. При отсутствии подстрекателей люди разных вероисповеданий ухитряются жить в мире даже на небольшом клочке земли. В последнее время все больше нападок на ислам со стороны людей других конфессий. Однако, во-первых, стоит помнить всегда одно самое правильное правило: религия не бывает плохой, плохи только те дураки, которые ее неправильно (читай – догматично) исповедуют. Это правило применимо ко всем без исключения видам религий, включая атеизм.
Во-вторых, никак не удается отделаться от мысли, что если эпоха крестовых походов в христианстве пришлась на времена щита и меча, то такая же эпоха в исламе, который на 600 лет моложе, пришлась на времена баллистических ракет и автомата Калашникова. Уж не знаю, какие крестовые походы были у более старых религий – индуизма и возникшего в противовес его жесткой кастовой системе буддизма.
Долгое время не хватало «в-третьих», но здесь ничего нельзя поделать, поскольку нужен математический склад ума, чтобы правильно рассмотреть статистические данные. Гуманитариям вроде меня это не дано. И вот это «в-третьих» нашлось, когда удалось узнать про Гуннара Гейнзона…
6. Ледник сверху.
7. Последняя деревня в несколько домов, возле которой мы разбили лагерь.
8. Самый большой и богатый дом в деревне.
9. После ледника мы начали спускаться в долину по крутой и покатой, но хорошо протоптанной тропинке.
10. Здесь совершено некстати стали встречаться сепаратные ослики с грузом пахучего можжевельника. На этой высоте еще растут можжевеловые рощи, которые местное население пускает на дрова, а вот днем выше, чтобы набрать небольшую охапку дров, надо часами прочесывать окрестные склоны.
Спустившись к речке, мы увидели на том берегу очередной караванчик ешачков-дровоносцев, однако на этот раз в сопровождении погонщиков. Как потом выяснилось, вперед ушли самые покладистые из осликов, а оставшихся надо было силой запихивать в воду.
12. Мы форсировали речку легко.
13. Проводник и носильщики сели и с предвкушением стали смотреть на погонщиков. Один из них перешел на другой берег и принимал животных, которых толчками и пинками двое оставшихся на этом берегу парней загоняли в воду. Ослики сопротивлялись ожесточенно и молча.
Но на этом счастье кончилось. Два ослика, перейдя речку, ухитрились избавиться от груза и радостно разбежались. Судя по их прыти, погонщикам придется ловить не один час. Нам же надо отправляться дальше.
Лагерь разбили на краю разлившегося и пересохшего речного русла метрах в трехстах от деревни Латбу или Латобо (кто как называет), которая приютилась у огромного скального бруствера. За ним начинается Нанга Парбат. Сразу подошли местные жители в виде трех мужчин, Абдул замесил тесто на масле и на горелке моментально испек несколько лепешек чапати. За чаем потекла неспешная беседа на урду. Лепешки макались в растопленное масло гхи и отправлялись в рты с громки причмокиванием. Речь явно шла о смысле жизни, погоде и горе. Женщины на участках занимались уборкой урожая.
14. Разлив реки. В это время года водой наполнен лишь маленький рукав.
Абдул успел первым сказать, что сегодня моет посуду, поэтому мы с Ксюшей решили набрать дров – прошлой ночью они быстро кончились, и было очень холодно. В этот раз хотелось как следует посидеть у костра, поэтому сделали две ходки.
15. Пахучий можжевельник, насколько помню, у нас вырубать запрещено.
16. Кашмир. Недалеко от границы с Индией. Высота 3530. Тишина и покой. Ксюша и дерево.
Ночью долго-долго сидели у костра и расспрашивали Самандара о жизни и обычаях Пакистана. Он в свою очередь расспрашивал нас. А на следующий день нам наконец-то улыбнулось солнце, и мир сразу изменился – другие краски, другие горы, безумно яркий свет.
17. Пики Шаигири и Лала
18. Река Джелам (она же Гидасп). Здесь Македонский разбил войско индийцев, вдоль этой реки лежал наш путь к Нанга Парбат.
Ранним утром я выбираюсь из палатки. День обещает быть чудесным – на небе ни облачка. Плюнув на умывание, мы с Ксюшей идем на другой конец долины, чтобы сфотографировать вершину Нанга. Здесь, на высоте 3500, солнце разогревает земную поверхность, и едва поднимается легкий ветерок. Но наверху безумствует шторм – он рвет и мечет зацепившееся за вершину облако.
19. Деревня Латобо и верхняя часть Рупальского склона Нанга Парбат.
20. Нанга Парбат – «голая гора». В верхней части склон столь крутой, что снег не держится. На последних метрах альпинистам приходится заниматься скалолазанием
21. Вершинные зубцы
22. Вершина Нанга Парбат скрывается в тумане.
Перед завтраком Ксюша говорит, что ей нужно помыть голову. Нагреваем воду и с полной литровкой кипятка идем к ручью. Здесь я в свободной посудине смешиваю горячую и холодную воду и лью Ксюше на голову. Местные женщины, работающие на участках, глядят на это действо, раскрыв рты. Мало того, что Ксюша не закрывает лицо, так она еще и волосы показывает всем вокруг. По мусульманским порядкам так делать нельзя.
Поев, собираем палатки и выходим. Сегодня надо добраться до конца Рупальской долины и подняться до высоты 4000 метров. Погода пока держится, но, судя по облакам «дымчатого» типа, к вечеру небо затянет.
23. Впереди конец Рупальской долины.
Интересно, что горы, окаймляющие долину, кажутся большими, но по сравнению с Нанга они смотрятся как-то не очень. Впрочем, с восьми тысяч все будет казаться небольшим. Например, ледник, который мы пересекали днем ранее, просто огромен, чтобы перейти его, минут сорок понадобилось, если не больше.
24. Вчерашний ледник.
25. Пока тепло, можно идти босиком, хотя кожа ступней с непривычки и из-за большого веса за спиной довольно быстро устает. Самандар Хан, глядя на меня, порою качает головой.
26. Оттуда мы пришли. По правому берегу идут наши носильщики.
27. Последний караван осликов с дровами. Выше деревьев уже не будет.
28. Вскоре, как и было обещано, погода начинает портиться. Мы поднимаемся все выше, дыхалки не хватает, а воздух становится настолько холодным, что приходится быстренько превращаться в моджахеда, чтобы не застудить горло.
29. В последней ивовой роще Самандар срезает нам с Ксюшей по палке. Хотя мы ими не пользуемся, берем с собой на всякий случай. Когда выходим на край ледника, идущего от пика Лайла, погода портится окончательно – низкие облака начинают сыпать снегом, и ветер такой ледяной, что мы надеваем куртки.
30. Идем по боковой стене ледника, тут приходится туго. Некоторое время назад сошел обвал, осыпь еще свежая, и тропы нет. Кое-как балансируем на склоне – уехать на семьдесят метров вниз на ледник как-то не хочется. Порою залезаем в небольшие карманы, где видны хорошо набитые тропы, уходящие на головокружительную высоту. Это скот, только вот какой? Здесь же так холодно, что коровам и овцам не выжить. Вскоре все становится понятно – встречаем цзо — помесь коровы с яком. По всей видимости, они питаются красной травой, а холод им нипочем.
31. До темноты добираемся до места стоянки – базового лагеря Мазено. Быстро, насколько позволяет одышка и легкое головокружение (4050 метров все ж таки!), ставим палатки. Хвала Аллаху и тем людям, которые сложили здесь стенку от ветра! Прячемся за ней, сверху натягиваем тент, и я с ужасом смотрю на Рахима, который уходит к реке за водой. Сыпет снежная крупа, температура около нуля, и даже до ветру на таком ветре идти не хочется. Мытье посуды Рахим тоже забронировал. На этот раз мы соглашаемся, не сопротивляясь. Зато беремся приготовить ужин. Ксюша командует, что куда и сколько сыпать и варить, режет свежую капусту – делаем наваристый супчик, насколько он может быть наваристым из капусты, лапши и пары консервов. Мясо на этой высоте уже не сваришь.
Самандар с носильщиками достают пучки какой-то зелени и в один момент делают из нее рагу с большим количеством масла. Вот и витамины, и жир. Зелень распознать не могу, но рагу отлично естся с прибереженными заранее лепешками-чапати. На всякий случай достаем еще сухари и плавленый сыр.
Еще один неожиданный подарок. Кто-то из проходивших здесь ранее приготовил небольшой пучок дров. Черт знает сколько времени пришлось затратить, чтобы найти дрова на окрестных голых клонах. Их достаточно, чтобы посидеть полчаса у небольшого костра, когда совсем темнеет. Самандар спрашивает, когда я заменю сандалии на ботинки. Когда говорю, что только перед перевалом, он снова качает головой и внезапно хватает меня за лодыжку. «У тебя теплые ноги!» – восклицает он удивленно. Блин, конечно, теплые! Если мне холодно, я оденусь и обуюсь – я же не мазохист, чтобы терпеть холод. Просто пока еще достаточно тепло.
Вскоре расходимся по палаткам. С этого момента в действие начинает вступать один непредвиденный фактор, который я не учел при подготовке к поездке. Таких просчетов было несколько, они существенно повлияли на исход всего мероприятия, но об этом позже.
32. Наслаждаюсь кусочком чапати.
Полутораместная палатка – это возможность почувствовать себя личинкой человека или, если угодно, морским котиком, которого выбросило на сушу, – неуклюжесть, холод и учащенное дыхание начисто отбивают желание вылезать из спальника. Зато есть время для размышлений на всякого рода интересные темы. Например, где еще можно потрогать свое дыхание?
А оно, превратившееся за ночь в наледь на палаточной ткани, водой возвращается на лицо и спальник в свете утреннего солнца. Пока мы не промокли окончательно, сей ускоренный водообмен надлежало прервать. Судя по толщине наледи, жидкости потеряли порядочно.
33. Угадайте, что это.
Каждое пробуждение в горах, в общем-то, достаточно рутинное. Перво-наперво думаешь, что сейчас придется умываться в ледяной воде, потом из палатки вытаскивается все шмотье – коврики, спальники и т.д. и раскладывается на солнце, чтобы просохло. И только потом можно думать о завтраке. Это если есть желание завтракать на высоте.
Особого желания не было. Во-первых, сказывалась высота, во-вторых, обезвоживание. Оно действует на весь организм, в том числе вода уходит из кишечника, и многие ходоки по высокогорью и альпинисты не понаслышке знают, что такое запор. Но, кстати, накануне с перистальтикой все было замечательно, что заставило меня вечером в снегопад и холодный ветер карабкаться вверх по склону в поисках посадочного места.
Неуемное желание «посидеть с комфортом» привело к долгому исследованию склона при свете фонарика. В конце концов был найден некий провал под защитой скалы. Над этим провалом я и пристроился.
Ночь. Пакистан. Кашмир. Гималаи. Высота четыре тыщи с копейками. На склонах распускаются первые ледяные цветы. Внизу шумит горная речка. Проводник, стоя на коленях недалеко от палатки, возносит молитву Аллаху, несмотря на непогоду. А я сижу и, простите, сру в нору гималайского сурка.
Сурок явно не ожидал такой подлости. «Навалить не пойми что прямо на входе в дом, да еще и украсить это гламурной розовой туалетной бумагой – туристы совсем потеряли совесть». Наверное, такие были мысли у несчастного грызуна, когда поутру он настороженно рассматривал нас, стоя столбиком у входа. Это притом, что сурки знают, что такое туалет – у них в норах есть специальные комнаты-уборные.
34. Единственное, что могу сказать в оправдание, я не предполагал, конечно же, куда отправляю естественные надобности, да еще проводник успокоил, сказав, что, как правило, выходов из логова у сурков несколько.
Вообще непонятно, как они живут здесь – еды почти нет – травы кот наплакал, животине нужно набирать вес перед впадением в спячку, и сколько окрестных склонов приходится излазить в поисках пищи, даже страшно представить. Если быть точным, то это не гималайский, а красный сурок, который наравне с гималайским обитает в Афганистане и Пакистане, и с едой, видимо, действительно туго – в умных книгах пишут, что они впадают в спячку уже в сентябре.
Пока Ксюша, подкравшись к норе, расстреливала сурка из фотокамеры, я произвел вышеупомянутые операции со спальником и другими вещами из палатки и переключился на ледяные цветы. Иллюстраторам «Снежной королевы» явно недоставало реализма, за идеями стоило выбраться в Кашмир. Такой красоты раньше видеть не доводилось, да и проводник тоже рассматривал цветы с удивлением.
35. Сошлись на том, что причиной «цветения» стал мокрый снег при температуре около нуля и очень сильный ветер. В лучах утреннего солнца, цветы почти моментально растаяли, но, к счастью, я успел спасти сурка от превращения в фотомодель и отобрал у Ксюши камеру.
36.
37. Если присмотреться внимательно, то можно увидеть, что, как и дождевым каплям, этим цветам нужна основа, за которую можно уцепиться и с которой можно вырасти.
***
Вяло позавтракав и накипятив воды в путь, упаковали рюкзаки. На вопрос «куда дальше?» Самандар указал прямо на верх склона, у подножия которого мы ночевали. Нам надо было выйти на гребень и по нему идти дальше на север в сторону Ваханского коридора. Лезли наверх долго. Как будто не было ночи акклиматизации – дышали, что твой тепловоз.
38. На гребне. Слева внизу течет речка.
Гребень этот уперся вскоре в странного вида морену – то ли он был продолжением морены, то ли ледник такой нестандартный. Во всяком случае четко выраженное русло отсутствовало, окружающее пространство было абсолютно хаотичным, местность словно перепахали гигантскими бульдозерами.
39. Самандар Хан на гребне. Сзади пик Шаигири.
Возможно, хаос возник из-за столкновения нашего ледника с более мощным двойным ледником, в незапамятные времена они встретились под прямым углом друг к другу. Во всяком случае прогулка здесь из неприятных – тропа пропадает начисто вовсе, и ориентироваться можно было только по расположению пиков, да еще снег на окружающих склонах четко указывал, где север.
40. Снег на северной стороне не тает.
41. Двойной ледник в форме чаши. Красная линия – наш путь и направление.
Разумеется, в нашем случае, к счастью, снега было гораздо меньше (с этой стороны перевала), и, разумеется, шли мы отнюдь не такой прямой линией, как показано.
Идти по леднику всегда неприятно из-за того, что он движется. Хотя этот был на редкость спокойным. Морена это еще хуже, потому что поверх снега скальная порода – камни разных размеров, наваленные как попало. И ладно бы, что приходится с рюкзаками скакать и карабкаться по этим камням, хуже всего то, что даже осколок скалы размером с дом может оказаться неустойчивым и уйти из-под ног. Да и что внизу – непонятно – пришлось обходить несколько ледниковых озер, не говоря уже о полузамерзших ручьях.
Зато серый и унылый каменный хаос все более компенсировался открывающимися горно-небесными видами и изумрудной зеленью озер.
42. Масштаб не передать. На переднем плане возле большого камня видно озеро. Оно таких размеров, что надо переплывать.
43. Чудовищная стена – радость альпиниста. Справа пик Лайла. Виден ледопад пика, питающий расположенный ниже ледник.
44. Ледопад более крупным планом. Жуть!
45. Жизнь разглядеть можно только на привале, если сесть и присмотреться к тоненькому слою почвы на камнях.
46. Привал на относительно ровном, не загроможденном разноразмерными обломками месте. Сидеть можно только на солнце – даже жарко. Но в тени очень холодно. На заднем плане стена серого моренного льда.
47. По правую руку нечто шеститысячное с ледопадом, похожим на застывшую приливную волну.
***
Останавливаемся на ночь на высоте 4700 в месте, где опять кто-то сложил защитную стенку от ветра (спасибо, люди!). Едва сбрасываю рюкзак, чувствую, как повело голову. Так всегда: пока физически работаешь, проявления наступающей горняшки незаметны. Но стоит остановиться на отдых… Чувствуем себя хреново – 700 метров – слишком большой набор высоты за день. Место совсем глухое, даже вода, которая должна быть в соседнем озерце, отсутствует – все вымерзло до дна.
Сижу и жду, когда пройдет дурнота, потому что установка палатки в таком состоянии кончится либо головокружением, либо рвотой. У Ксюши примерно такие же ощущения. Минут через пятнадцать становится лучше, с грехом пополам ставим палатку. Носильщики, видя наше состояние, помогают. Сейчас лучше всего попить и лечь спать. Топим снег на горелке, что-то вяло жуем, а я думаю, что выхода нет: сумма просчетов при планировании поездки, наконец достигает критической массы, мы и так уже два дня расхлебываем последствия, на перевале они проявятся в полной мере. Впрочем, об этом завтра.
48. К перевалу прямо и налево. На фото носильщик, имя которого мы так и не запомнили.
Продолжение следует…
Смотрите также:Часть 1, Часть 2.
published on according to the materials
Запись взята с сайта .
Комментарии (0)