Продолжая сериал о врагах Есенина рассмотрим сегодня его взаимоотношения с Осипом Мандельштамом ( ).
В плане психологическом Мандельштам стоял к Есенину гораздо ближе, чем Пастернак ( ) и уж тем более Ахматова ( ). Нервный, импульсивный, самолюбивый, заводящий скандалы на ровном месте Мандельштам тоже славился невоздержанностью ( ). Именно эта невоздержанность в немалой степени завела его сначала в ссылку, а потом в лагерь. Правда, Осип Эмильевич был на «Вы» с алкоголем, отчего психопатический склад его личности все же не перетек в болезнь.
Если Пастернака и Маяковского Есенин числил во врагах, то к Мандельштаму питал поверхностное дружелюбие, вероятно, считая его в глубине души штукарем, чью поэзию оценит только большой любитель. Этот поэт не представлял для Есенина опасности в погоне за славой.
И все равно порой у него проскальзывало раздражение.
Мандельштам и Есенин познакомились в первый петербургский заезд Сергея, когда с визита к Блоку началась слава крестьянского самородка. 30 марта 1915 года Есенин читал стихи в редакции «Нового журнала для всех» сразу после Мандельштама. Владимир Чернявский свидетельствовал: «Наибольший успех был у Мандельштама, читавшего, высокопарно скандируя, строфы о ритмах Гомера». Читали они вместе и в редакции «Северных записок», и в Тенишевском училище.
Траблы начались когда Мандельштам принялся метать критичные стрелы в имажинизм. Наверняка до Есенина доходили оценки, приведенные в воспоминаниях Надежды Вольпин: «Имажинисты! Образ! Да им лишь бы почуднее накрутить» или «Есенину не о чем говорить. О чем он пишет?! «Я – поэт». Стоит перед зеркалом и любуется – «Я поэт». И чтоб мы все любовались, что он поэт»
Реакция Сергея последовала незамедлительно. Иван Грузинов вспоминал эпизод, относящийся к 1920-му году:
«У открытой двери в комнату правления Союза поэтов Есенин и Осип Мандельштам. Ощетинившийся Есенин, стоя вполуоборот к Мандельштаму:
-Вы плохой поэт! Вы плохо владеете формой! У вас глагольные рифмы!
Мандельштам возражает. Пыжится. Красный от возмущения и негодования».
Идентичны и воспоминания Вольпин, хотя это уже осень 1921. Есенин подошел к Мандельштаму с заявлением: «А вы, Осип Эмильевич, пишете пла-а-хие стихи!». Вольпин раскрывает и стратегию Есенина, обычно остающуюся за кадром.
«Не позже, как через неделю, с глазу на глаз со мной, в домашней обстановке, Есенин сказал убежденно:
-Если судить по большому счету — чьи стихи действительно прекрасны, так это стихи Мандельштама.
-Зачем же тогда...
И я с укором напоминаю Есенину его давешнюю выходку.
-Ну, то... То было как бы в сшибке поэтических школ».
Сшибка поэтических школ продолжилась, когда на Мандельштама напал Вадим Шершеневич, чей отец приходился троюродным братом отцу Осипа. В фойе Камерного театра имажинист Шершеневич раздразнил Мандельштама до того, что тот отвесил ему пощечину. Дело шло к дуэли, от которой Шершеневич уклонился, но Есенин вызывался быть его секундантом.
В постимажинисткие годы Есенин относился к Мандельштаму ровнее, даже панегрично. Говорил Эмилю Кроткому: «Нас, русских, только трое: я, ты да Мандельштам. Не спорь! Вы русский лучше меня знаете»
Да и жена Мандельштама Надежда, не пропускающая ни одного выпада против мужа, свидетельствует, что слышала от Есенина, что он «этого жида любит»: «Встретили мы его чуть ли не накануне самоубийства, он звал в трактир, и Ося долго каялся, что не пошел».
У Мандельштама была своя версия трагедии Есенина, поэтическая. Он был убежден, что Есенину сломали голос, требуя с него эпик, большую форму, тогда как по складу дарования он лирик. Это суждение не лишено основания, ибо самые кризисные произведения, написаны Сергеем в жанре эпичного цикла советских стихов ( ).
Не любил Мандельштам и «Персидские мотивы»: «Не его это дело, да и где в Тегеране теперь менялы? Там банки, как и всюду в Европе. А если и есть, то почему меняла выдает рубли взамен местных денег? Надо бы наоборот».
Но было у Осипа любимое стихотворение Есенина, о чем он поведал в «Четвертой прозе»:
«Есть прекрасный русский стих, который я не устану твердить в московские псиные ночи, от которого, как наваждение, рассыпается рогатая нечисть. Угадайте, друзья, этот стих – он полозьями пишет по снегу, он ключом верещит в замке, он морозом стреляет в комнату:
…Не расстреливал несчастных по темницам.
Вот символ веры, вот подлинный канон настоящего писателя, смертельного врага литературы».
Мандельштам стал свидетелем посмертной есенинской славы. Та ширилась, захватывая все больше читателей и Осип Эмильевич терялся, признаваясь: «Вот Есенин, Васильев имели бы на моем месте социальное влияние! Что я? Катенин, Кюхля…»
Время не подтвердило этой его оценки. Тома Есенина и Мандельштама соседствуют на книжных полках.
Комментарии (0)