ГОЛОВОЙ ВНИЗ
Как совершить в Роттердаме преступление и при этом не порушить чей-нибудь ништяк? (не спрашивайте, зачем) При всей кажущейся легкости задачи человеку приезжему и незнакомому с правилами жизни в условиях почти полной вседозволенности надо прилично попотеть, чтобы додуматься до криминала, не осложняющего жизнь окружающим.
Нет, можно, конечно, поехать в магазин, купить бензопилу и выпилить пяток-другой деревьев на глазах у полицейского, но при этом у вас должно быть достаточно денег, чтобы приобрести совсем не дешевое оборудование, достаточно времени, чтобы съездить в магазин, и, наконец, у вас должна быть архидьявольская удача, чтобы суметь найти полицейского. А ведь всё куда проще: достаточно спуститься с Евромачты и поехать на метро, чтобы посмотреть на Роттердамского Лебедя. Законопослушные граждане идут по этому маршруту только пешком.
Тем более что путь пролегает через Хет Парк — самый известный парк Роттердама. Вот только с названием надо разобраться. По-нидерландски название так и пишется: Het Park. В немногочисленных русскоязычных упоминаниях название никак не переводится и пишется аутентично. Почему? Потому что Het — это определенный артикль (причем, почему-то среднего рода — это, оно), а официального названия у парка нет, и на картах и в путеводителях он называется просто Парк. Роттердамцы же между собой называют его в зависимости от настроения Парком у Евромачты или Западным парком. А дело было так…
В 1851 году на территории Дельфсхавена (который в то время, будучи пригородом, еще не являлся районом Роттердама) некая хитрая морда, чье имя история не сохранила в силу того, что покупка производилась подставным лицом, купила знатный кусок усадебной земли с неназванными целями. Очень скоро цели прояснились: эта наглая рожа решила устроить здесь скотобойню. Общественность содрогнулась, представив: тюльпаны, клоги, марихуана и вдруг — кости, кишки, мухи. Б-р-р-р-р. Люди потянулись в Дельфсхавенский Совет с требованием остановить безобразие. На содержание дармоедов из ОМОНа местная власть денег не имела, поэтому быстро согласилась с требованием и безобразие пресекла на корню. Ладно, деньги из казны вернули неудавшемуся скотогубу, но что делать дальше с усадебкой, если на этом все средства кончились? Совет Дельфсхавена закрылся в здании, а народ стоял на улице и ждал белого дыма. Решение было принято гениальное: а сделаем-ка мы здесь место для «общественных прогулок», благо, можно оставить все как есть, только табличку воткнуть на входе. Тут возникла еще одна проблема: а что написать на этой табличке? Если давать какое-то название, то надо официально его регистрировать, платить пошлину, заказывать Лебедеву логотип, а на это денег нет, как мы помним. Еще два года мучились в Правлении с этой проблемой и уже почти что остановились на варианте названия с минимальными потерями, — «.» — но тут мэр по фамилии Гофман воскликнул: «Эврика!» «Эврика? Нет, это слишком длинно, да и шрифт у римлян заковыристый». «Нет! Эврика — в смысле придумал. А пусть он называется Парк, просто парк. Тогда ведь и писать ничего не надо — каждому понятно, что это парк». Под потолок взметнулись парики. И с 1853 года бывшая усадьба, превратившаяся в место для общественных прогулок, стала называться Het Park.
Если быть справедливым, то с Парком было не всё так плохо, Правление Дельфсхавена даже выделило скромный бюджет на обустройство. Контракт заполучила фирма «Zocher» (в лице Яна Дэвида Цохера мл. и его сына Луи Поля Цохера — страстных любителей английского стиля), которая в меру своих сил и в силу меры вкуса организовала природный ландшафт. Правда, ушло у них на это около десяти лет, но получилось очень даже ничего — жителям понравилось и они потянулись на общественные прогулки. Видя такую популярность, власти впали в ажитацию, и вплоть до 1886 года Парк прирастал и прирастал новыми территориями, пока как-то один из чиновников не пошел проверить, что в результате получилось. А так как ходил он пешком, то изрядно притомился, осматривая все закоулки Парка, и написал кляузу: мол, не до фига ли земли мы выделяем для прогулок? В общем, решено было землю под это бесполезное дело не выделять, но и отрезать обратно — никак не можно, чтобы не вызвать ненароком недовольство местных избирателей. С тех пор Парк практически не менялся, разве что появлялись новые растения и тропинки. С декабря 2010 года Парк имеет статус национального памятника.
Вряд ли кого удивит, что несколько домиков, находящихся в Парке (а точнее, в той его части, которая называется «Исторический сад Схонорд») постарались занять самые верткие люди. Дом на фотографии выше поделен между нотариусами и адвокатами. А здесь пристроился банк: ABN AMRO.
К парку приникают тихие улочки, давно уже поделенные между акулами роттердамского мира. И главные среди них вовсе не чиновники (не мэры, не депутаты, не министры и даже не президент), а все те же юристы и финансисты. Вот еще одна адвокатская контора (Dvdw). Наверное, такая концентрация классово чуждого элемента режет глаз обыкновенному русскому туристу, но зато ходить приятно: тихо и под ноги можно не смотреть.
Благодаря чистоте и тишине, переулок «Западный квартал» (можно было бы и «Денежный» назвать) приманивает не только туристов, но и местных жителей, которые с радостью сопровождают сюда своих питомцев и с надеждой смотрят, как собачонка (или иное животное) собирается спроворить свою физиологическую нужду: «Давай, Ван дер Шаарик, обоссы и этот проклятый банк (слева), что не дает мне ипотеку, и это сволочное агентство по торговле недвижимостью (справа), что ломит нечеловеческие цены на какую-то жалкую 5-комнатную коморку».
Однако, по мере приближения к конечной цели этого небольшого маршрута, всё больше становятся дома и меньше становится деревьев. Роттердам — город современной архитектуры, как ни крути. Не всегда она прекрасна, а иногда вовсе уродлива, как дом на Лесной аллее (между нами девочками, не так уж много на этой аллее деревьев, чтобы давать такое имя). Но на него лучше не смотреть, а фокусировать взгляд на притаившемся в его тени бизнес-центре, где есть не только фотостудия для мужчин или средства по уходу за волосами для женщин, но и кое-что для души (если вам кажется, что земных забот недостаточно и надо посвятить остаток личного времени выдуманному герою, сидящему на небесах): Ассоциация жителей «Верховный Господь» ждет тебя, товарищ, с 9-00 до 18-00! Для менее мнительных — благотворительная организация Фонд «Люби меня» (правда, поговаривают, что этот фонд открыт как раз тем самым героем, что сидит на небесах).
Кстати, доехать до моста Эразма можно и на трамвае, не обязательно метро напрягать. Но это будет не меньшим преступлением.
В любом случае, оказавшись на месте, следует сначала осмотреться, потому что не лебедем единым, как говорится. Да и то правда, разве здание KPN не впечатляет своей нестандартной архитектурой? Особенно радует эта вот подпорка, которая удерживает домик от падения на оживленную Posthumalaan. Но еще больше впечатляет компания, владеющая этим домом. KPN — молодая фирма, специализирующаяся на предоставлении интернет-услуг и мобильной связи. В апреле 2010 года они выиграли аукцион (за 900 тысяч евро) и приобрели частоты с обязательством развернуть сеть 4G за два года. Через год были развернуты каналы, а через два года, как и было обещано, KPN уже предоставляла услуги LTE в Утрехте и Гааге. Но это компании было мало. Сменив частоту, контора приступила к развертыванию сети по всей стране. Уже через год оператор обеспечил охват 50% населения Нидерландов, а к концу 2014 года — 95%. За кратчайшие сроки, ворвавшись на рынок пред изумленными лицами конкурентов, KPN стали непререкаемыми лидерами отрасли, их доля на рынке — 52 процента (у ближайшего преследователя Vodafone — 26%), а стоимость компании увеличилась в тысячу раз. И всё это без «прокладок», родственных связей и эксклюзивных госконтрактов. Не чудо ли?
Про сладкую парочку Deloitte/AKD рассказывалось уже в предыдущей главе, но все равно нельзя не полюбоваться ими, подойдя поближе — сама элегантность.
И коли уж, речь чуть выше зашла о чиновниках, то в Роттердаме они тоже есть. Любуйтесь: Rijkswaterstaat — часть нидерландского Министерства инфраструктуры и охраны окружающей среды. Rijkswaterstaat отвечают за проектирование, строительство, управление и техническое обслуживание всей транспортной инфраструктуры страны, как наземной, так и водной. Из названия понятно, что большую часть своего времени они посвящают, всё-таки воде, да и зданию дали вполне говорящее имя — de Maas.
Единственное, что ранит своей вызывающей неуместностью — стела, посвященная памяти погибшим во время Второй мировой войны 3500 морякам торговых судов, что была воткнута в 1957 году на берегу Ньиве-Мааса. Нет, сам по себе монумент de Boeg («Нос»), символизирующий носовую часть корабля, рассекающего волны, вполне эстетичен, но место, где он установлен, никак не предполагает эту занозу в заднице. Разумеется, когда Фред Карассо её устанавливал, город выглядел иначе, но ведь можно было потом перенести в другое место? Даже с учетом того, что в 1965 году с тыльной стороны приделали 8-метровую бронзовую скульптурную группу ужасающего драматизма (кормчий, три матроса и утопленник). Надпись на «Носу» гласит: «Они не сбавляли скорость». А вот надо было сбавить, осмотреться, что ли…
Впрочем, нам ли, детям Петровым, сетовать на монументы возле реки?
Всё, на этой печальной ноте можно закончить осмотр окрестных достопримечательностей и устремиться на мост. Рекламная пауза представлена в виде обоев для стола, на котором ничего невозможно найти:
Ну, не сразу на мост, конечно, потому что логично было бы начать из-под моста, т.е. с автора — Бена ван Беркеля.
Это смешно, но Бен с детства мечтал стать не космонавтом, полицейским, пожарным или продавцом мороженого, а именно архитектором. Он излазил все стройки в своем родном Утрехте, а в 17 лет поступил в Ретвельдскую Академию в Амстердаме, где начал познавать архитектуру не изодранными коленями, а истертыми локтями. И не только архитектуру. В той же академии он познал прелести однокурсницы Кэролайн Бос, на которой и женился, как честный архитектор. В 1988 году Бен ван Беркель вышел из академии с женой под ручку и красным дипломом в кармане (к слову сказать, он успел за это время получить еще и диплом Архитектурной Ассоциации в Лондоне!). Обычное продолжение таких историй «Пошел работать в престижную фирму…» нам не подходит, потому что Бен и Кэролайн не пошли ни в какую фирму, а тут же создали собственное архитектурное агентство «Van Berkel & Bos architectuurbureau». И приступили к работе. Поначалу заказы были не слишком масштабные, — в основном элементы городской инфраструктуры (не только Кацы начинают с лавочек) — но что очень важно, заказчиком у них стали городские власти, и, стало быть, с деньгами перебоя не было, а репутация в официальной среде быстро росла. Когда же в 1990 году Роттердаму потребовался мост, который бы связал центр города с развивающимся районом «Южный мыс», то среди соискателей на участие в конкурсе оказался и ван Беркель, считающий этот проект своим главным шансом на реализацию давней мечты о том, чтобы сделать собственное открытие в области архитектуры. И да! Бен выиграл конкурс и приступил к осуществлению проекта. После ввода моста Эразма в действие ван Беркель сразу же стал уважаемым и обласканным званиями и премиями архитектором, создал собственную компанию UNStudio, в которой на него теперь работают десятки архитекторов, и получил доступ к реализации многочисленных интернациональных проектов, среди которых и знаменитое здание музея Мерседес-Бенц в Штутгарте, где ван Беркель наконец-то реализовал в определенном смысле свою идею вплести дом в ленту Мебиуса (первая попытка — Дом Мебиуса в Het Gooi — оказалась неказисто-угловатой) и совсем неожиданная работа — международный аэропорт в Кутаиси.
Но вернемся под мост. Все начинается с опор, а они, как видно, несут в себе элемент художественности с легким привкусом ар-деко. И это не случайно.
Считая своим кумиром Йорна Утзона (это датский архитектор, построивший Сиднейскую оперу) и восторгаясь рисунками ле Корбюзье, Бен ван Беркель, тем не менее, за основу для вдохновения при создании проекта моста Эразма взял величайшее творение Гауди — «Саграда Фамилия». Казалось бы, какая может быть связь между собором и мостом? А вот может. Именно у Гауди Бен вытащил идею полной асимметричности и плавных линий. Обычно, восторгаясь Роттердамским Лебедем, говорят либо о его технических характеристиках, либо об эффектной опоре, похожей на лебединую шею (что и послужило причиной неофициального названия), а на линию полотна обращают внимание куда реже. И зря.
Как ни странно, но главным предметом гордости для ван Беркеля являются не эстетические достоинства моста, а его функциональность. Архитектор так и называет свой стиль (считая его уникальным) — «функциональный». И не согласиться с ним весьма сложно: мост Эразма — уникальное техническое сооружение. Это не просто вантовый мост, а вантовый мост с разводной частью, длина которой — 82 метра (это самый большой и тяжелый разводной мост в Западной Европе). Кроме того, Лебедь еще и один из самых тонких мостов среди мостов-великанов: толщина полотна чуть более двух метров. Добиться этого удалось с помощью новейших достижений металлургии, которыми ван Беркель немедленно воспользовался. Новый вид стали с добавлением хлора и никеля стал для архитектора главной находкой во время проектирования. И плюс к этому особая форма опоры, которую Бен сделал такой вовсе не из-за пристрастия к творчеству Гауди или Утзона, а в силу расчетов, которые и определили оптимальную конфигурацию при минимальной высоте. Кстати, «минимальная» — это 139 метров.
Следуя заветам автора, мост полнофункционален: в центре расположена автомобильная трасса, а по бокам — пешеходная зона и дорожка для велосипедов и прочей дьявольской техники на двух колесах. Пожалуй, самых неожиданных велосипедистов Лебедь принимал на свою спину в 2010 году, когда через него проложил трассу этапа «Тур де Франс».
Воспевая красоту, прочность и статность моста, однако, не следует забывать, что не всё прошло гладко. Нет, когда 6 сентября 1996 года Королева Нидерландов Беатрикс (а нынче — Принцесса, т.к. отреклась в 2013 году в пользу сына, опасаясь, как бы он, утомившись ждать её смерти, не предпринял что-нибудь в этом направлении) приняла участие в церемонии открытия моста Эразма, никаких эксцессов не произошло, а гости разошлись чинно и благородно. Вот только через месяц обнаружилось, что при сильном ветре мост начинает вибрировать, а это, знаете ли, не совсем то качество, которое приличествует уважающему себя мосту, то есть совсем никуда не годится, потому что страшно. Если уж на то пошло, то Бен слегка струхнул и, заикаясь, бросился к компьютеру высчитывать, сколько километров скотча понадобится для исправления ситуации. Выяснилось, что ничего особенного не понадобится: еще несколько тонн стали для новых амортизаторов. Да и в деньгах это оказалось не так чтобы много на фоне общей стоимости работ в 163 миллиона евро (представьте, сколько бы этот мост стоил в Санкт-Петербурге, если бы его решили поставить к чемпионату мира!). Дополнительный крепеж был установлен, мост перестал вибрировать, а архитектор вытер пот со лба и пошел получать премию.
Самые мощные амортизаторы, конечно же, были установлены на опору.
Здесь можно остановиться и сделать паузу, потому что красив с Лебедя вид на Ньиве-Маас.
Перед тем, как окончательно расстаться с Беном ван Беркелем, капнем ложечку язвительного дегтя в его модные штанцы. По большому счету Бен так и не смог впоследствии сделать ничего более выдающегося. А от этого — бессонница, плохой аппетит и черная зависть (к самому себе молодому?). В 2004 году автор «Лебедя» подает в суд, пытаясь закрепить за дизайном моста свое авторское право, чтобы всякий, кто думает фотографировать мост в коммерческих целях или использовать его изображение в том или ином виде, должен был бы платить ван Беркелю компенсацию. Попытка была хороша по масштабам в перспективе, но основателя UNStudio в суде не поняли и предложили разбираться с каждым случаем персонально, если ему что-то не нравится. И пошел Бен достраивать музей в Штутгарте, а Лебедь лишь покачал головой.
Были в жизни моста тревожные моменты и в XXI веке. В 2006 году по мосту проходил очередной танц-парад «Fast Forward» (проводился с 2003 года). И когда танцующие толпы целиком заполонили мост, он начал нервно содрогаться, да так сильно, что это почувствовали все. Танцы как-то быстро закончились, а танц-парады со следующего года на «лебеде» уже не устраивали. Хотя, в следующем году понервничать все равно пришлось, т.к. по сведениям спецслужб террористы планировали осуществить нападение на Роттердам, подорвав красу и гордость города. Вроде бы, обошлось. Пока обошлось. И вот он вытянулся на все свои 802 метра и думает: «Все-таки, собаки лучше людей».
Наверное, самые лучшие квартиры в Роттердаме — на Северном острове, что разделяет Ньиве-Маас и проток Конингсхавен (Королевская гавань). Почему? Да потому что с него открывается коронный вид на Роттердамского Лебедя. А с Лебедя, разумеется, на него.
Счастливые обладатели квартир с видом на мост регулярно выползают под закатное солнце на свои балконы, чтобы в тысячный раз полюбоваться грандиозным строением и сказать: «Ах, батюшки, хорошо-то как!»
И почти никто не обращает внимания на стоящий неподалеку De Hef (перевод — Лифт, официальное название — Мост Королевской Гавани). А ведь это тоже уникальное техническое сооружение со своей короткой, но яркой историей.
Мост был построен в 1878 году и стал частью железной дороги Бреда-Роттердам, соединив Северный остров с Фейеноордом (в то время — развивающийся район). И всё было бы ничего, если бы не одна досадная мелочь: мост был разводной, а расстояние между разведенными частями — не очень большим. Поэтому неоднократно суда, пытавшиеся протиснуться в проем, застревали здесь, как пробка в бутылке. Последней каплей из этой бутылки стало и вовсе крушение немецкого судна «Kandelfels» в 1918 году. Вполне вероятно, что виной тому стал не узкий проход или суда, мешавшие навигации, а обыкновенное пьянство на рабочем месте, но так или иначе, а немцы были очень недовольны. Именно тогда было решено каким-то образом мост перестроить. Но война, потом разруха, восстановление — мост функционировал в прежнем виде до середины 20-х, пока не появились деньги. Новое решение принадлежало инженеру Петеру Йостингу, который предложил поднимать центральную секцию на лифте. И 31 октября 1927 года Koningshavenbrug превратился в De Hef. Аналогов мост не имел и очень скоро стал международной знаменитостью, чему способствовал и авангардный фильм Йориса Ивенса «De Hef Bridge», вышедший на экраны в 1928 году. В общем-то, у моста были все основания претендовать на звание «Символ города», вот только местные подпортили ему репутацию.
14 января 1933 года на северной вышке моста De Hef появился прилично одетый (черный костюм, белая рубашка, новые туфли) господин. Он подошел к перилам, посмотрел вниз, перелез через ограждение и встал лицом к воде, чуть наклоняясь вперед и держась за перила. Это был известный в Роттердаме чудак по имени Лу Власблом. Еще с мальчишеского возраста Лу не мог равнодушно проходить мимо мостов. К 1933-му году в его коллекции прыжков были все мосты Роттердама, но самый высокий прыжок был всего лишь с 18 метров, а здесь — почти 70. Устоять было невозможно. К прыжку с «Лифта» энтузиаст-ныряльщик готовился тщательно, пригласив помощника-координатора, прессу и обыкновенных зрителей. Только полицию предупреждать не стал. Погода была туманная, поэтому сверху было не очень хорошо видно, проплывает ли кто мимо моста. Эта функция была поручена помощнику, который взмахом белого платка должен был просигнализировать: «Всё чисто, прыгай!» Помощник убедился, что никакой чокнутый гидроциклист не собирается пронестись около северной вышки в момент прыжка, и дал отмашку. Прыгуну было 23 года.
Увы, история Власблома не была окрашена в коммерчески успешные трагичные цвета: Власблом совершил два оборота и вертикально вонзился в воду. Когда он вынырнул, ему помогли выбраться из воды полицейские. Они же и обогрели его в отделении. И обобрали бы, но пришла мама и спросила, на каком основании её сына задержали. В полиции только и смогли предъявить, что незаконную прогулку по железной дороге и плавание в открытой воде. Максимальное наказание — устное внушение. Лу был счастлив.
А через неделю рекорд Власблома оказался под угрозой: на вышке снова появился господин. Уже другой. И высоту он поднял еще на шесть метров, забравшись на шкив. Это должен был быть абсолютный рекорд Роттердама. Полиция снова не успела к началу операции и только молча наблюдала снизу. Ян Таббернее (а звали претендента на новый рекорд именно так) обошелся без помощника. Да и прыжок он почти не готовил, потому что был абсолютно уверен в своих силах. Ян тоже вошел в воду идеально точно, почти без брызг. Позднее местная газета «Rotterdamsch Dagblad» вычислила скорость, с которой Таббернее врезался в воду — 123 км/ч. Единственное, чего не учел Ян — глубины реки в месте приземления. Но через три часа полиция сумела вытащить и его, найдя тело где-то между свай. Таким образом, рекорд Власблома устоял. Ян умер, но дело его оказалось вполне живо, и уже не следующий день наряд полиции тащил в отделение 32-летнего водилу, который кричал, что должен повторить прыжок Таббернее, что он теперь знает, куда надо прыгать, и всё получится, что он прославит героя своим прыжком. Но всё было тщетно, больше с «Лифта» никто уже не прыгал. А вот Лу Власблом продолжал осваивать новые мосты, расширяя географию своих полетов. Закончил он с прыжками только в пятьдесят лет, внезапно заявив, что прыгать с мостов в таком возрасте — безответственно.
14 мая 1940 года, во время той самой бомбардировки Роттердама, о которой рассказывалось ранее, «Лифт» был разрушен. После войны, чтобы восстановить железнодорожное сообщение, он стал первым объектом для восстановления. 10 мая 1978 года мост снова разрушили. На этот раз постарался новенький корабль «Nedlloyd Bahrain», шедший в свой первый рейс из верфи Ван дер Гиссен. Две недели железная дорога была парализована, но мост отремонтировали, и он снова продолжил служить верой и правдой роттердамцам до 24 сентября 1993 года, когда открыли тоннель Виллема, соединивший Центральный и Южный вокзалы. Железку разобрали, собрались демонтировать и мост, но на его защиту встали горожане: «Не дадим уничтожать город!» Даже началось что-то вроде массовых волнений, а так как ОМОН в Роттердаме не прижился, да и оленеводов не видно в мэрии, то было принято решение оставить «Лифт» в покое и (так и быть) присвоить ему статус памятника. Теперь металлические конструкции моста беспокоят только сапсаны, обустроившие себе гнездо на южной вышке. Гармония мира не знает границ.
На этом с мостами можно закончить и перейти к следующей главе.
published on according to the materials
Запись взята с сайта .
Комментарии (0)