Есть поэты, чья творческая судьба полноценно начинается только после смерти. Из таких был Сергей Чекмарев (1909-1933), при жизни ни одного стихотворения в центральной печати не опубликовавший.
Открыли его только во время оттепели.
В отличие от комсомольских поэтов первого призыва ( ; ) Чекмарев не мог похвастаться дельным происхождением. На его примере видно как работал репрессивный механизм, отсекающий от высшего образования юношей непролетарского воспитания. В пять лет научившийся читать, сходу решающий сложнейшие математические задачи, первый ученик в школе на всех уроках, получив аттестат зрелости, три года подряд пытался поступить в абы какой ВУЗ. Вступительные экзамены сдавал блестяще, а потом его банила мандатная комиссия. И ладно был Чекмарев из дворян, так ведь нет: отец – зубной техник, мать – домохозяйка.
Только в 1929 коренной москвич Чекмарев поступил в Воронежский сельскохозяйственный институт на животноводческий факультет, да и то взяли его в дополнительную группу, лишив тем самым стипендии и места в общежитии.
Увлеченность — вот основная черта Чекмарева. Увлеченность до фанатизма, отрицание ради идеи элементарных житейских удобств и, как показала практика, даже любви. Увлекшись зоотехникой постоянный посетитель вечеров Маяковского признается: «Теперь я по магазинам ищу не Кирсанова, и не Сельвинского, и даже не Вл. Вл., а «Зооветминимум», «Организацию труда в колхозах»… Я болен страстью к этим книгам. Скучные, серые брошюрки наполнились для меня жизнью и кровью…»
Заимев статус студента, энергичный Чекмарев вступил в комсомол, на летнюю практику отправился в народ, агитируя крестьян вступать в колхозы. Есть сведения, что уже тогда он подвергался опасности, бывал неоднократно бит.
Между тем, судьба поворачивается к Чекмареву светлой стороной. Воронежский институт ликвидируют, а студентов переводят в Москву, доучиваться в Тимирязевской академии.
В 1932 Чекмарев получил диплом.
Весной тоже года раздается призыв сверху на башкирские земли, где грандиозная недостача квалифицированных кадров. Первого ученика Чекмарева не прочь оставить в аспирантуре, он же рвется на передний край, в Башкирию. Ладно, ехай! Но и в Башкирии Чекмарева хотят видеть в городском аппарате Уфы, однако, наш герой добивается распределения на самый трудный участок, в Хайбуллинский район.
А ведь Москва Чекмареву, ой, как нужна.
Фото с сайта theslide.ru
Говорить о любовной драме Сергея Чекмарева сложно, ибо там все решается ответом на вопрос: «Был ли Сергей Чекмарев мужем Антонины Кононенко, и если да, когда им стал?». В доступных сетевых источниках царит разнобой, где-то речь идет об этих двоих как о семейной паре, мне же кажется, что расписаны Чекмарев и Кононенко не были.
Почему это так важно?
Единственный адресат любовной лирики Чекмарева Тоня училась в Тимирязевке на курс младше и ждала рядом с Чекмаревым ребенка от человека, который ее бросил. Согласитесь, если Чекмарев был женат на Кононенко вырисовывается история измены и прощения. Если же нет, перед нами просто юношеская самоотверженность. С одной стороны тяжелая ситуация рождает у Чекмарева поистине неуклюжие, достойные пародии строки:
Я был, как поражённый громом,
не мог дыханья перевесть.
Я покраснел, я стал багровым,
когда услышал эту весть.
Так беспокойно, так тревожно
по коридорам я бродил.
И, если б это было можно,
я сам бы за тебя родил.
С другой не наблюдается у Чекмарева болезненного выверта достоевщины («Прощу, дабы тем самым унизить»), али некрасовщины («И в дом мой смело и свободно хозяйкой полною войди!»)
У него чувство обреченной любви, которую надо как-то сохранить.
Тоня не могла последовать за Чекмаревым в Башкирию незамедлительно. Только что родившей женщине предстояло завершить учебу на последнем курсе. Она даже не пришла проводить любимого на вокзал.
А Чекмарева по Башкирии начинает мотать. Парня постоянно перебрасывают с места на место, и нигде он надолго не задерживается. Менее чем за год Сергей сменил четыре адреса — родные порой не знали куда ему писать.
Несколько раз Тоня приезжала к Сергею, ужасалась тому, как живет он, в каких условиях существует, и в ужасе убегала в привычный московский комфорт.
В ноябре 1932 Чекмарева призвали в армию, дабы тут же комиссовать по зрению. В отсутствие Сергея на его место назначили нового зоотехника. Возник реальный шанс возвращения в Москву. Но по мнению Чекмарева: «Работать в Москве — это шесть часов ежедневно сидеть в каменной коробке, что-то писать, и считать, и чертить — это нудно. Работать здесь — это значит носиться верхом на лошади, организовывать работу в гуртах, управлять совхозом. Это трудно. Но лучше трудно, чем нудно, так я считаю».
Моральной дилемме «Возвращаться — не возвращаться» посвящено одно из лучших стихотворений Чекмарева «Размышления на станции Карталы». Герой застрял на станции, куда вдруг прибывает поезд в Москву.
Поезд стоит усталый, рыжий,
Напоминающий лису.
Я подхожу к нему поближе,
Прямо к самому колесу.
Я говорю ему: - Как здоровье?
Здравствуй, товарищ паровоз!!
Я заплатил бы своею кровью
Сколько следует за провоз.
Я говорю ему: - Послушай
И пойми, товарищ состав!
У меня болят от мороза уши,
Ноет от холода каждый сустав.
Послушай, друг, мне уже надоело
Ездить по степи вперёд-назад,
Чтобы мне вьюга щёки ела,
Ветер выхлёстывал глаза.
Жить зимою и летом в стаде,
За каждую тёлку отвечать.
В конце концов, всего не наладить,
Всех буранов не перекричать.
Мне глаза залепила вьюга,
Мне надоело жить в грязи.
И как товарища, как друга
Я прошу тебя: отвези!
Ты отвези меня в ту столицу,
О которой весь мир говорит,
Где электричеством жизнь струится,
Сотнями тысяч огней горит.
Возьми с собой, и в эту субботу
Меня уже встретит московский перрон,
И разве я не найду работу
Где-нибудь в тресте скрипеть пером?
Я не вставал бы утром рано,
Я прочитал бы книжек тьму,
А вечером шёл бы в зал с экраном,
В его волшебную полутьму.
Я в волейбол играл бы летом
И только бы песни пел, как чиж…
Что ты скажешь, состав, на это?
Неужели ты промолчишь?
Что? Распахиваешь ты двери?
Но, товарищ, ведь я шучу!
Я уехать с тобой не намерен,
Я уехать с тобой не хочу.
Я знаю: я нужен степи до зарезу,
Здесь идут пятилетки года.
И если в поезд сейчас я залезу,
Что же будет со степью тогда?
Но нет, пожалуй, это неверно,
Я, пожалуй, немного лгу.
Она без меня проживёт, наверно,
- Это я без неё не могу.
И Чекмарев получает новое назначение в Таналыкский совхоз с территорией свыше 200 километров. Рядом ни одного русского поселения.
Чекмарев поистине был подвижником живущим сегодня, ради завтра. Нет полушубка, он напялит пять рубашек. Отпустили в магазине кирпич хлеба и горсть махры (а больше, пока, ничего не полагается) и на том спасибо. Что ему ливень, зной, мороз, отсутствие книг, любимой девушки, когда завтра из пустоты будет создан мир. Какими материальными благами можно смутить человека у которого «Кирпич, щебень и мусор цветут у меня под окнами». На все просьбы Тони вырваться в Москву Сергей отвечает: «Нет уж, чтобы быть нам вместе, есть только один способ — тебе приехать сюда, поэтому приезжай, не медли».
И все же порой он допускал слабость. Хотя бы в стихах.
Не надо сердиться, ветер!
Ты знаешь, что мир велик.
Не только Москва на свете,
существует и Таналык.
Ну что же… И здесь неплохо
по жилам струится труд.
И если велит эпоха,
я буду работать тут.
Но я об одном жалею,
по жизни этой идя,
что в Лиственную аллею
отсюда пройти нельзя.
Нельзя скинуть кепку сырую,
вбежать на четвёртый этаж.
И я тебя не поцелую,
и ты мне руки не подашь…
Допускал ли Чекмарев, что до торжества нового мира лично он, так много для этого сделавший, может и не дожить? Вполне. Раз он чуть не замерз, сбившись с пути во время вьюги. Ну и человеческий фактор - находились люди, которым активно выступающий за колхозы комсомолец не нравился. По ряду источников кочует стихотворение, выдаваемое за предчувствие.
Ты думаешь:
"Письма в реке утонули,
А наше суровое время не терпит.
Его погубили кулацкие пули,
Его засосали уральские степи.
И снова молчанье под белою крышей,
Лишь кони проносятся ночью безвестной.
И что закричал он - никто не услышал,
И где похоронен он — неизвестно".
Проблема лишь в том, что это не все стихотворение, а лишь половинка его. Заканчивает же Чекмарев на мажорной ноте.
Товарищ!
Не верь же вороньему карку.
Отбрось ворожеи седые приметы.
Купи на Кузнецком Уральскую карту,
Вглядись в разноцветные миллиметры.
Возьми прогляди Оренбургскую ветку.
Ты видишь, к востоку написано: «Еткуль».
Написано: «Еткуль», поставлена точка.
И сани несутся, скрипя полозьЯми,
И вьюга махнула мне белым платочком -
Мы стали тут с нею большими друзьями.
11 мая 1933 года Чекмарев выехал на вакцинацию телят в аул Чебеньки. Его сопровождала председатель рабочего комитета Еникеева. Путь лежал через бушующую горную реку Большая Сурень. При переправе Чекмарев сел на лошадь - та боялась воды. Еникеева сидела на подводе, к ним спиной. Она обернулась только когда почувствовала — лошадь дернулась. Обернулась и увидела, что Сергея уносит водой, а тот даже не сопротивляется. Позже будет установлено, что Чекмарев не захлебнулся, а умер от удара в висок. Скорей всего оглоблей задело.
Картинка с сайта myslide.ru
Сам Чекмарев свои стихи не публиковал, декларируя «Сначала я хочу жить, а потом уж писать о жизни. Сперва любить, а потом писать про любовь. Первую половину жизни я буду писать для себя, вторую — для всех».
Поэтическая его слава началась почти через двадцать пять после кончины. В 1956 году хозяева дома, где жил Чекмарев, при разборе чердака нашли кипу тетрадок. Отослали в районную газету — разбирайтесь, мол, сами. Напечатав парочку стихотворений журналисты отправили тетради в столичный журнал «Новый мир». И началось. Сперва новомировская публикация. Затем книга с предисловием Михаила Луконина. Восторги Евтушенко и Федина. Два издания за два года общим тиражом 75 000 экземпляров. В 1964 массовое издание в серии «Школьная библиотека». И так далее, и тому подобное.
Чекмарева начали готовить в герои советского юношества, впрямую намекая, что его убили кулаки. В башкирские колхозы, где он отметился началось паломничество. Колхозов было, как уже говорилось, четыре, и во всех поставили Чекмареву памятники. Азат Абдуллин сочинил о Чекмареве пьесу «Не забывай меня, солнце!», прошедшую в десятках театров. В 1972 вышел фильм «Нам некогда ждать», который был посвящен Чекмареву, хотя не имел к нему никакого отношения. Это была в каком-то смысле фэнтезийная вещь о зоотехнике, которого в 1933 году пытается убить белогвардейский офицер. В 1975 Чекмареву вручили премию Ленинского комсомола.
В новое время Чекмарева забыли, но вот выросшие на его примере советские дети начинают поэта вспоминать. В сети о нем много материала, но нет основного — книг, только подборки выборочных стихотворений, а хотелось бы, признаться почитать и дневники этого парня.
Светлая память!
Комментарии (0)