По данным ВОЗ, каждая третья женщина в мире (35%) на протяжении жизни подвергается физическому или сексуальному насилию со стороны интимного партнера. В России с деспотизмом в отношениях сталкиваются 600 тысяч женщин ежегодно, при этом власти не считают эту проблему серьезной, а в июле и вовсе подписали закон о частичной декриминализации побоев. Чтобы привлечь внимание к проблеме, Мария Гельман создала проект «Ты — моя» — о власти и контроле одного человека над другим.
Документальный фотограф и социолог из Санкт-Петербурга. Прошла обучение в Школе «ДокДокДок» по программе «Документальная фотография и фотожурналистика». Вошла в шорт-лист фотоконкурса «Прямой взгляд» 2016 года, участница международного мастер-класса «Next To Me – photo essays on Nordic-Russian realities» под руководством Мэдса Ниссена и Мэдса Грива. В персональных проектах исследует вопросы гендерной идентичности, сексуальности, телесности, насилия, дискриминации. Публиковалась в «Такие Дела», Wonderzine, FURFUR, Buzzfeed (NY), Собака.ru, Бумага, Inosmi.ru, The Village.
— «Ты — моя» — истории российских женщин, переживших партнерское насилие в отношениях. Это истории о власти и контроле одного человека над другим. О сложностях распознать насилие и противостоять ему на индивидуальном и государственном уровне. Потому что насилие — это не всегда кулаком в лицо, это еще когда тебя игнорируют, контролируют, пренебрегают твоими желаниями. Эта серия показывает, что одну из важных ролей в насилие играет дисбаланс власти, а не ориентация, возраст, образование.
В России высокий уровень насилия над женщиной. Согласно статистике МВД за 2013 год, женщины составляют 91 % пострадавших от насильственных преступлений по отношению к супругу. Женщины получают в 8 раз больше тяжких телесных, чем мужчины. Проблема насилия имеет массовый характер, но для государства такой проблемы не существует — в России нет закона о домашнем насилии. А в июле президент Владимир Путин подписал проект о частичной декриминализации побоев и неуплаты алиментов. Защищающих женщин законов становится с каждым годом все меньше. Но женщины не находят поддержку не только от государства, но и от общества, друзей, родных. В российском обществе широко распространены убеждения «Бьет — значит, любит», «Сама виновата», что приводит к стигматизации женщин, которые подверглись насилию. В итоге большинство пострадавших вынуждены скрывать травмирующий опыт.
Насилие — это не всегда кулаком в лицо, это еще когда тебя игнорируют, контролируют, пренебрегают твоими желаниями.
Лиза, 25 лет, Санкт-Петербург
— Он за мной красиво ухаживал, а через три недели предложил жить вместе — с его родителями и тяжело болеющей бабушкой. Я сомневалась, но он упрекал: «Значит, ты меня не любишь и не видишь нас в будущем». Я переехала, и отношения стали невыносимыми.
Он требовал отчетности: куда я иду, с кем, точное время прихода и ухода — даже если я просто шла в магазин за молоком. Он читал мою переписку с мамой, где я жаловалась на ужасные условия жизни. Тогда он стал изолировать меня от общения с родственниками и друзьями, разговоры с новыми людьми разрешал только в его присутствии. Он желал все контролировать.
Я чувствовала физическую угрозу. Он бил со всей силы в стену рядом с моим лицом, крушил мебель. Он был такой сильный, что открывал домофонную дверь, просто дернув за ручку. Сексуального согласия ему не требовалось: если я не хотела близости, это просто не обсуждалось. Он говорил, что я страшная и тупая. Из-за этого у меня упала самооценка, я впала в эмоциональную кому.
Однажды я уехала в Петербург отдохнуть, там и осталась — резко разорвала контакты с ним. Выйти из этих отношений мне помогла поддержка друзей, без них я бы не справилась.
Я чувствовала физическую угрозу. Он бил со всей силы в стену рядом с моим лицом, крушил мебель.
Саша. 20 лет, Санкт-Петербург
— Я встречалась с трансгендером: женщиной, которая хотела стать мужчиной. Он старался показать, что он настоящий мужчина. На публике старался выглядеть джентльменом: придерживал двери, подавал руку. Когда мы оставались одни, он становился грубым.
Публично ко мне приставал, когда я всем видом показывала, что этого не хочу. Несколько раз он заплатил за чай и после сказал: «Я выражаю любовь в деньгах, а ты, будь добра, натурой». Принуждал меня к сексу, не обращал внимания, когда я говорила «нет» и звала на помощь соседей. Бил меня об стену головой, по лицу, я была вся в синяках. Ему нужно было доказать что он главный, он — мужчина.
Ему нужно было доказать что он главный, он — мужчина.
Однажды я сказала ему, что хочу поступить в университет, он стал меня отговаривать. Он хотел снять квартиру, чтобы я сидела дома и ждала его — конечно, я отказалась. Тогда он меня «наказал»: запер на полтора дня в комнате без еды и воды, чтобы я подумала. Я думала, что сойду с ума.
Он говорил, что любит и жить без меня не может. Внушал, что кроме него меня никто не защитит и никогда не полюбит. Он оградил меня от общения с друзьями — я замкнулась в себе и ничего не понимала. Я во всем винила себя, думала, что со мной что-то не так.
Анна. 18 лет, Москва
— Бил меня по лицу, тушил об меня сигареты — у меня осталось 12 шрамов и ожогов. Он насиловал меня садистски; оставлял синяки на шее и запястьях, чтобы я не носила открытую одежду.
Он меня контролировал: читал сообщения в телефоне, в социальных сетях, на почте. Требовал подробных отчетов о том, с кем я иду и куда; во сколько приеду на место и когда вернусь домой. Если я выбивалась из графика, он срывался, орал и бил меня. Называл это заботой: «Я должен знать о тебе все, я же тебя люблю».
Я понимала, что нужно уходить, но он шантажом заставлял меня остаться. Он знал, что у моей подруги сложности, и обещал сдать ее полиции, если я уйду. Каждую субботу он вынуждал меня приезжать к нему домой на восемь часов — он меня бил и насиловал. Весь этот ужас он оправдывал тем, что любит меня. Однажды я возразила ему и ударила в ответ — меня увезли из его дома с черепно—мозговой травмой. Сейчас я остерегаюсь каких-либо серьезных отношений.
Однажды я возразила ему и ударила в ответ — меня увезли из его дома с черепно—мозговой травмой.
Наташа. 30 лет, Санкт-Петербург
— Я как раз переехала к нему, не работала и занималась делами дочки — устраивала ее в новый садик на Василевском острове. Однажды он пришел с работы в состоянии молекулярной щепки — пьяный и агрессивный. Включил музыку так громко, что со всех сторон стали стучать соседи. Дочка проснулась и заплакала. Я попросила его сделать потише, а он закричал: «Мне не нужны твои наушники!», «Кто ты такая?», «В своем доме я буду делать то, что хочу!» Пришел в детскую и вытащил дочку из кровати. Я просила его оставить ребенка в покое, поговорить со мной в другой комнате. Тогда он схватил меня за горло, припер к стенке, поднял на руке и начал душить. Дочка вскочила, мне было сложно дышать, но я пыталась улыбаться и повторяла: «Не бойся, это мы так играем».
Дальше я помню только, как сидела на полу, а дочка плакала рядом. Он кричал, что выкинет нас обеих с балкона.
Он кричал, что выкинет нас обеих с балкона.
Утром, когда он уснул, мы выбежали из дома — с собой только паспорт, свидетельство о рождении и двое детских трусов. Я осталась одна в чужом городе без вещей и денег, без жилья и с маленьким ребенком на руках. Я не могла абсолютно ничего. Полтора месяца мы мотались по впискам, и только через четыре месяца я смогла выражать хоть какие-то эмоции. Он продал мои драгоценности, испортил все документы и вещи. Мне пришлось начинать с нуля.
Лена. 24 года, Санкт-Петербург
— В моей жизни был период, когда я состояла в отношениях с человеком, который поднимал на меня руку. Начало отношений было очень красивым: цветы, ухаживания, бурные признания в чувствах. Постепенно он начал тайком читать мой дневник, копаться в моих вещах, просматривать мои сообщения. Я чувствовала, что он относится ко мне, как к предмету, который должен полностью ему принадлежать, а не как к живому человеку, у которого есть свое личное пространство, своя жизнь и какие-то права. В какой-то момент я пыталась сопротивляться его давлению и сказала ему, что мне надоело чувствовать прессинг с его стороны. После этого он впервые дал мне пощечину. Спустя пару дней он пришел ко мне домой, чуть не плача, и несколько часов подряд он умолял меня простить его. Затем история повторилась. Изменилось только то, что во второй раз он ударил меня сильнее — от его удара я упала на пол. В ту секунду я всерьез подумала, что мне угрожает опасность. После этого я решила полностью прекратить общение с ним.
Когда он бил меня, я чувствовала огромную боль, от которой перехватывало дыхание, и бессильный гнев.
Когда он бил меня, я чувствовала огромную боль, от которой перехватывало дыхание, и бессильный гнев, но наши отношения я не разрывала. Почему? По правде говоря, я не знала, как мне на это реагировать. В моей семье и школе никогда не говорили о насилии. Тема насилия была табуирована в моем кругу.
Я думаю, для изменения ситуации важно начать обсуждать эти проблемы на бытом уровне. Вмешиваться, когда кто-то говорит, что жертва сама напросилась. Не нужно недооценивать важность подобных вещей. Женщины, которые отказались в такой ситуации, очень нуждаются в поддержке. А общественное мнение может сильно меняться — в ту или иную сторону.
Татьяна. 26 лет, Санкт-Петербург
— Сначала казалось, что он просто обо мне заботится: «Не ходи одна, вдруг что-нибудь случится». Но потом опека стала жестче, все шло по нарастающей. Запрещал мне общаться с друзьями, решал все за меня. Однажды придумал, что мне нужно поехать в Украину, и просто купил билет — мое мнение его не интересовало.
Помню, когда он впервые меня ударил. Я готовила ужин на кухне, а телефон оставила в комнате, поэтому не услышала его звонок. Вечером он вернулся домой, швырнул мне в лицо связку ключей и закричал: «Почему ты не брала трубку?! Я волновался!»
Побои повторялись. Если я возражала, он находил оправдания, и в итоге извинялась я. Извинялась, что была в плохом настроении или что плохо выглядела и этим его спровоцировала. Он называл меня толстой и возмущался из-за того, что я не хожу в нашей коммуналке в мини-юбке и на каблуках. Потом он перестал искать поводы — мог разбудить меня ударом в спину, потому что я слишком громко дышу во сне.
Потом он перестал искать поводы — мог разбудить меня ударом в спину, потому что я слишком громко дышу во сне.
Когда я решила уйти, он запер меня в квартире на сутки, следил за каждым шагом — даже в туалет под конвоем. Он бил меня по лицу и кричал: «Ты, тварь, испортила мне жизнь. Не уходи, я тебя люблю». Я просто не знала, что возможно по-другому. Мой дядя бил тетю, а сосед бегал за женой с топором — такое я видела с детства.
Сейчас я вышла замуж и поняла, что любовь — это не страсти, где «жить без тебя не могу» или «ты будешь моей». Любовь — это сначала уважение.
Ника. 22 года, Москва
— У нас были отношения на расстоянии: мы созванивались по Skype и иногда приезжали друг к другу. Когда я приехала к нему впервые, он повел себя странно: раздражался, мог вдруг накричать, уйти и оставить меня на улице одну. Без объяснений и извинений. Я хотела расстаться с ним сразу, но он умолял не бросать его: «Все меня так бросали, я никчемный, кто же меня такого полюбит, но ты же другая, прости меня, я буду лучше ради нас». Мы помирились, но каждый месяц все повторялось. Если я заводила разговор о расставании, он отвечал, что я его не люблю таким, какой он есть, что моя любовь ненастоящая, из-за чего мне было стыдно.
Мою любимую музыку он называл говном, моих друзей — тупыми, увлечения — глупыми, фотографии в соцсетях — уродливыми: «Я хочу видеть красивое лицо любимой, а не то, как ты рожи корчишь». В последние полгода я постоянно плакала и спрашивала себя, что сделала не так на этот раз. Выстраивала в голове какие-то адские алгоритмы на будущее — как себя вести, чтобы он не взорвался.
«Уехала в свою Америку учиться, а я здесь корячусь, посуду мою! С чего это я буду за тебя радоваться?» — говорил он. Я соглашалась и принимала всю вину на себя: «Мне так повезло в жизни, значит, я заслужила такое отношение».
Мою любимую музыку он называл говном, моих друзей — тупыми, увлечения — глупыми, фотографии в соцсетях — уродливыми.
Жанна. 28 лет, Санкт-Петербург
— Она давила и манипулировала мной, чтобы я перестала общаться с друзьями. Например, я собираюсь на встречу, а она вдруг устраивает скандал по какому-то случайному поводу — настроение портится, я никуда не иду. Или делает такое выражение лица, что я чувствую угрызения совести. В итоге мы проводили все время вместе, и постепенно друзья от меня отдалились.
Физическое насилие тоже было: она хватала меня за руки и держала, если я пыталась уйти. Еще мы с ней играли в одной команде в роллер-дерби — это контактный спорт, там игроки сталкиваются, блокируют друг друга, но во многих ситуациях это запрещено. Так вот она все равно это делала: била меня, нарушая правила, просто чтобы сделать больно. Потом говорила: «Если никто не видел, ничего не было».
Если я пыталась обсудить отношения, она реагировала агрессивно: отвечала: «Тебе кажется», «Я такая, и ничего с этим не сделать» — или объясняла, что проблема во мне. Я понимала, что это нездоровые отношения, но оставалась. В голове было «ну, может, мне кажется», «вдруг она изменится».
Сейчас я научилась распознавать манипуляции — они всегда строятся по одним шаблонам. Я стала резко защищать свои границы и осторожнее выбирать партнерш.
Я понимала, что это нездоровые отношения, но оставалась. В голове было «ну, может, мне кажется», «вдруг она изменится».
Алена. 23 года, Москва
— Это была первая взаимная любовь, идеальные отношения. Через три месяца он мне изменил и попытался это скрыть, но я обо всем узнала. Он ползал на коленях, а я жалела его и боялась одиночества, поэтому простила. Потом жалость и страх одиночества заставили меня прощать побои. Через год отношений он начал проверять мои социальные сети: находил новых добавленных друзей, читал комментарии и допрашивал о каждом друге мужского пола. Это было невыносимо. Он ненавидел, когда я опаздывала. На пять, десять, двадцать минут — неважно, он свирепел и мог не разговаривать после этого часами.
Однажды я опоздала на пятнадцать минут — гуляла с друзьями и потеряла счет времени. Он ждал меня в метро с каменным лицом. Я только успела сказать: «Не обижайся» — он оттащил меня к стене, схватил за горло и начал орать. Я задыхалась и попыталась его оттолкнуть. Он ударом рассек мне губу в кровь. Ничего не соображая, я вырвалась и побежала в конец зала с криком «Помогите!» Он бежал за мной. Молодой патрульный вцепился в него и не подпускал ко мне, пока не подъехал поезд. Я приехала домой и перестала отвечать на его звонки.
Он оттащил меня к стене, схватил за горло и начал орать. Я задыхалась и попыталась его оттолкнуть. Он ударом рассек мне губу в кровь.
Если человек требует, чтобы ты изменилась, не доверяет, следит за тобой, что-то запрещает — это тревожные симптомы. Если он ударил — надо просто бежать. Честно. Это не закончится. Никогда еще не заканчивалось.
Нина. 41 год, Санкт-Петербург
— Он хотел традиционных отношений: он приносит в дом деньги, а я должна готовить, ждать и все время улыбаться. Владение мной и ребенком он считал семьей. Я зависела от него материально: сначала беременность, а потом маленький ребенок. У меня не было денег, а поэтому и никаких прав. Он говорил: «Я тебя кормлю, и у тебя есть крыша над головой — что тебе еще нужно?» Я была на положении раба. Он все время повторял: «Посмотри на себя, кому ты нужна». Пил. Я осталась одна и перестала верить в свои силы, но все равно решила уйти, потому что больше так не могла.
Он хотел традиционных отношений: он приносит в дом деньги, а я должна готовить, ждать и все время улыбаться.
Я сказала ему, что ухожу, тогда он стал толкать и оскорблять. Хватал ребенка на руки и кричал: «Мама хочет нас разлучить!». Потом он еще долго преследовал меня, однажды напал в лифте и начал душить. Я пряталась от него в магазинах, поликлиниках, гостинице. Я получила сотрясение мозга от него на глазах у ребенка. Без свидетелей. В полиции отказали в возбуждении уголовного дела. В итоге я не смогла защитить ни себя, ни ребенка. Я не получала от него никаких алиментов — у него неофициальная зарплата.
Но еще больше меня травмировали психологи, к которым я обратилась из-за стресса и бессилия. Они убеждали меня, что ребенку нужен отец, что я должна простить его, иначе потеряю сына. Они говорили, что «бьет — значит любит». Они просто убивали меня своими словами.
Настя. 20 лет, Москва
— Я до сих пор не вполне понимаю, было ли это насилие: меня не били, не оскорбляли прямым текстом. Все его действия были нейтральными с этической точки зрения — я страдала от них только потому, что была в него влюблена. Он был у меня первым. Я сказала, что не хочу секса, но он продолжил. Я лежала под ним, как мертвая, а он спросил: «Зачем у тебя такое лицо? Все мужчины знают, что всем женщинам больно, не нужно об этом напоминать». Использовать контрацепцию он отказался. Потом я долго говорила себе, что во всем этом нет ничего такого. Меня больше задела фраза, которую он сказал на утро: «У всех женщин ужасно тупое лицо».
Через год после того случая у нас снова началось медленное сближение, которое в итоге привело к тесному общению. Я хотела прояснить ситуацию, страшно волновалась, поэтому за неделю похудела на четыре килограмма. Он сказал, что мы не можем встречаться, потому что ему со мной тяжело; но я ему очень дорога, ни с кем другим ему не интересно.
Меня больше задела фраза, которую он сказал на утро: «У всех женщин ужасно тупое лицо».
У нас возник спор о феминизме: он попросил меня объяснить, кто угнетает женщин. Я рассказала и в ответ услышала все стандартные тупые сексистские фразы. После этого он перестал со мной общаться: перестал отвечать на сообщения, здороваться, удалил из друзей, никак не объяснив. Со стороны, наверное, в этом нет ничего такого, но тогда я была в ужасном состоянии. Впервые в жизни не могла есть, и спать, занималась селфхармом чуть ли не каждый день.
Автор:
Мария Гельман
22 года
published on according to the materials
Запись взята с сайта .
Комментарии (17)