АЛЕКСЕЙ ПРАСОЛОВ (фото с сайта dompisatel.ru)
13 октября родился Алексей Прасолов (1930-1972), поэт, старательно поднимаемый на щит русской партией.
Главной козырной картой этой партии стал несчастный Николай Рубцов ( и ), но и Прасолов в прокрустово ложе ее установок ложился вполне.
С Рубцовым, кроме внешней похожести, его роднила сиротская доля. Прасолов не воспитывался в детском доме, как Рубцов, но безотцовщину познал сполна, - родитель ушел из деревни служить в армию, да в семью так и не вернулся. Позже, на войне сложили голову и отец, и отчим Прасолова.
Роднила Прасолова с Рубцовым и жесткая необходимость зарабатывать, и неумение устраивать свои дела. Алексей закончил педагогическое училище, сменил учительский хлеб на журналистскую деятельность. Мотало его по провинциальным газетам Воронежской области только так, - девятнадцать изданий сменил парень.
Неудачно женился, развелся.
Много пил.
За что именно в 1961 Прасолов получил срок не совсем ясно.
Но статья была не тяжелая, скорее всего, наличествовала «хулиганка». Твардовскому Прасолов поведал, что уходя с работы, надел спьяну пальто главреда и это вменили как кражу. Твардовский слышал и еще одну версию: Прасолову впаяли четыре года, поскольку он с похмелья разбил стекло у соседа, залез на кухню и закусил лежащими на столе сырыми яйцами. Твардовский, вытащивший по депутатскому запросу Прасолова из зоны, был убежден, что по таким статьям пол-России посадить можно.
Как ни странно, срок пошел поэту на пользу. До этого он рифмовал вполне себе плакатные газетные вирши. И вдруг прорвался к метафизическим размышлениям, усвоив уроки Тютчева, Боратынского, Заболоцкого. В его жизни появилась молодой критик Инна Ростовцева. Она отнесла стихи Алексея к Твардовскому на дом, тот их прочел да поставил в номер «Нового мира».
О том, как стихи Прасолова приняли, рассказал в дневнике Владимир Лакшин. Запись от 21 мая 1964 года свидетельствует:
«Сегодня А. Т. пришел в редакцию с пачкой чужих стихов и просил «малую редколлегию» собраться у него в кабинете – послушать. А чьи – не говорит. После второго или третьего стихотворения, когда мы (Закс, Дементьев и я) выразили одобрение, сказал: «Вот я и думаю – или я в стихах уже ничего не понимаю, выстарился совсем, или тут что-то есть». Стал читать дальше, один листок выкладывая за другим, – и все неплохо, а есть просто отличные строки. «Травы стремленье штыковое…» «Тут и я позавидовал – почему сам не догадался так сказать?» – прокомментировал Твардовский.
…
С увлечением читая стихотворение за стихотворением, Твардовский комически сердился на скептическое ворчанье Закса: «Не «ничего», а превосходно. Разве наши эстрадные мальчики так умеют писать? Тут культура видна, автор и Пушкина, и Тютчева знает, а пишет по-своему…»
фото с сайта culture.ru
Итак, уже изначально Твардовский старается противопоставить Прасолова эстрадным кумирам тех лет. Главная же беда поэта заключалась в том, что противопоставлен он оказался не только Евтушенко с Рождественским, у него вообще не нашлось единомышленников.
Ощутимый удар Прасолов получил сразу после того, как его, благодаря хлопотам Твардовского, досрочно выпустили на волю.
Во-первых, Инна Ростовцева не решилась связать с ним судьбу. Во-вторых, Прасолов оказался в самой гуще Воронежской писательской организации, а та представляла собой полноценный серпентарий.
Он не смог найти общий язык с еще одним «птенцом» Твардовского - воронежцем Анатолием Жигулиным. Жигулин тоже прошел лагерь, но воспринимал это менее позитивно. В поэзии Прасолова Жигулина не устраивал бодрящий гул. Да и не мог Жигулин принимать на равных человека, который в лагере заведовал библиотекой. По его мнению, это была синекура, а не отсидка.
Прасолов проговаривается в дружеских письмах насчет Жигулина:
«Пусть сразу узнает, что я избрал другое направление, которое, как я сказал ему, в «страдательных» и прочих условиях не меняется. Мне мало видеть хлеб — мозоли, тяжесть труда, — мне нужен Мир, Век, Человек. Человек изнутри, а не одна его роба и т. п».
Не сложились отношения и с Владимиром Гордейчевым, звездой поэтического Воронежа тех лет, весомого человека в местном Союзе Писателей. Конфликтовал Прасолов и со скандальным Павлом Мелехиным, и с Иваном Касаткиным, за которого Мелехин стихи писал (подробнее об этом здесь — ).
А самое обидное, столичная карьера Прасолова не выстраивалась, запирая его в провинции. После книжечки «Лирика», вышедшей в издательстве «Молодая гвардия», до самой гибели Прасолова печатали в Центрально-Черноземном книжном издательстве Воронежа. Твардовский как повернулся к поэту лицом, так и развернулся. Больше «новомирских» страниц он ему не предоставлял.
Что касается воронежского издательства, то и там требовали от Прасолова стихов менее философских, ближе к бытовым подробностям.
фото с сайта lk.vrnlib.ru
При таких нескладывающихся нормально обстоятельствах Прасолов усугублял положение алкогольными заплывами. После одного из загулов исчез с концами. Дальше послушаем писателя В. Белокрылова, чей рассказ привел в воспоминаниях о Прасолове Василий Белов:
«Сижу я в редакции где-то в обеденное время один, заходит пожилая женщина с ботинком в руке и почти полушепотом сообщает:
— Там, в поле, в стогу соломы шпион скрывается. Я шла мимо, вот его ботинок подняла, а самого не видала.
Я глянул — ботинок с ребристой подошвой, Алешкин.
— Спасибо, — говорю, — мамаша, сейчас разберемся.
Вбросил тот ботинок в люльку, завел мотоцикл и еду в поле. И вижу: навстречу мне бегут доярки, ведра на руках блестят на солнце. Останавливаюсь:
— Здравствуйте, бабоньки!
— Здравствуйте.
— А что это вы бежали по дороге?
— За нами человек гнался.
— Догнал?
— Догнал.
— А что же он стал с вами делать?
— Он стал стихи читать.
— Ну и как, хорошие стихи?
— Та стихи, может быть, и хорошие, но человек-то голый.
Подъезжаю к его «жилищу» в стогу:
— Что ты тут делаешь, Алексей?
— Тебе этого не понять. Я вхожу в природу.
И выдал он мне около двадцати отличных стихотворений. В общем-то такие его исчезновения всегда заканчивались новыми вещами».
А потом непрактичный Прасолов, не имеющий в Воронеже своего угла, снимающий квартиру, еще и женился. В Союз Писателей РСФСР полетели от него требования предоставить жилье. Предоставили. Жена ждала ребенка.
Но Прасолова уже ничего спасти не могло, он двигался в сторону темной бездны.
фото с сайта libmir.com
Отчасти оправдывает его самоубийственный поступок болезнь. Последний год поэт провел на больничных койках, леча туберкулез.
Вот выдержка из письма жене:
«Моё больничное положение. Уже третья по счёту палата… Лечат. Будет, видно, операция. Страшное — не она. Моё послебольничное будущее — без будущего. Вот что не страшно, а просто обрывисто. Вот и всё. Моя никчемность на свете уже настолько осознана, что я явственно вижу: как я последний раз вхожу к этим сволочам с этим вопросом — нужен ли я? — как выхожу от них, от этой партийной слизи, без отчаянья, без нужды уже в людях и в жизни. Остальное - дело доли секунд…»
Через пару месяцев после этого письма, 2 февраля 1972 года, Алексей Прасолов повесился на шарфе. Павел Мелехин в своей безудержной жажде славы всем ходил да рассказывал, что шарф этот привез из Москвы в подарок «Алешке» он.
Сам Мелехин тоже закончил плохо.
Впрочем, об этом мы уже говорили.
А Прасолова после гибели начали обильно публиковать, изучать, защищать по нему диссертации.
Сейчас его творческое наследие доступнее, чем стихи Мелехина, Касаткина, Гордейчева и многих, многих тех, кто при жизни Прасолова в грош его не ставил.
Напоследок приведу одно из стихотворений Прасолова.
Оно считается в его творчестве классическим.
Мирозданье сжато берегами,
И в него, темна и тяжела,
Погружаясь чуткими ногами,
Лошадь одинокая вошла.
Перед нею двигались светила,
Колыхалось озеро без дна,
И над картой неба наклонила
Многодумно голову она.
Что ей, старой, виделось, казалось?
Не было покоя средь светил:
То луны, то звёздочки касаясь,
Огонёк зелёный там скользил.
Небеса разламывало рёвом,
И ждала - когда же перерыв,
В напряженье кратком и суровом,
Как антенны, уши навострив.
И не мог я видеть равнодушно
Дрожь спины и вытертых боков,
На которых вынесла послушно
Тяжесть человеческих веков.
Комментарии (0)