16 марта отмечал день рожденья Николай Языков (1803-1847), поэт недюжинного таланта, но души узкой, хотя (временами) восторженной.
Стихотворной техникой Языкова восхищались Пушкин с Гоголем, а это уже пропуск в вечность.
Пушкин и Гоголь утвердились в школьной программе, а о Языкове далеко не каждый слышал.
Почему?
Языков родился в богатой семье, что есть не всегда хорошо. Так, Николай лет до двадцати пяти пировал в свое удовольствие. Жизнь без обязательств измотала его нравственно, да и физически тоже.
Когда Языкова за прогулы исключили из Инженерного корпуса, юноша дернул в Дерптский университет, где стал сосредоточием, не учебы нет, а безбрежного молодого разгула.
Разгул этот вылился в рифмованные вирши и даже если делать скидку на издержки жанра, все равно Языков удивляет. Думаю, не было в русской поэзии пиита, который так самозабвенно воспевал пьянство. Ну кто еще из больших поэтов в центр Вселенной поставил стакан?
Полней стаканы, пейте в лад!
Перед вином благоговенье:
Ему торжественный виват,
Ему — коленопреклоненье!
Винам Языков отдает предпочтение даже перед вещами, на которые поэты обычно молятся. Он и на себя готов наплевать ради выпивки, причем без самоуничижения, кокетливого козыряния разрушением.
Страшна дорога через свет;
Непьяный вижу я дорогу:
А пьян, до ней мне дела нет,
Я как слепой — и слава богу!
Мечта и сон — наш век земной;
Мечта? — Я с Бахусом мечтаю,
И сон? — За чашей круговой
Я не скорее ль засыпаю?
Что шаг, — то грех: как не почтить
Совета веры неподложной?
Напьемся так, чтобы ходить
Нам было вовсе невозможно.
Известно всем, что в наши дни
За речи многие страдали:
Напьемся так, чтобы они
Во рту же нашем умирали.
Что было, есть, что впереди,
Об этом трезвый рассуждает,
А пьяный — мир хоть пропади,
Его ничто не занимает.
Собой довольному — не страх
Ему судьбы непостоянство,
И он в чувствительных слезах
Благодарит за это пьянство.
Можно провести эти стихи по разряду иронии (по данному разряду можно провести вообще все, что угодно). Но Языков ведь и жил, как пел, — он благодарил за свое пьянство, считал себя истинно счастливым, ибо был молод, свободен, при деньгах.
Под винными парами вошел Языков в литературу. Пушкин, оценив высокий уровень его стихов, говорил, что кастальский ключ, из которого пьет поэт, извергает не воду, а шампанское.
Но уже в тот, ранний период, в поэзии Языкова звучали мотивы и патриотические. Он сочинил цикл о Руси под татарами («Баян к русскому воину при Дмитрии Донском, прежде знаменитого сражения при Непрядве»; «Песнь барда во время владычества татар в России»; «Евпатий»). Даже пирушкам пытался придать характер национальный, встав во главе корпорации русских студентов «Рутения».
До сих пор можно услышать песню «Из страны, страны далекой», где виват во имя России сопрягается опять же с выпивкой:
Помним холмы, помним долы,
Наши храмы, наши села,
И в краю, краю чужом
Мы пируем пир веселый
И за родину мы пьем.
…
Но с надеждою чудесной
Мы стакан и полновесной
Нашей Руси — будь она
Первым царством в поднебесной,
И счастлива и славна!
Наиболее «трезвая» песня Языкова, пошедшая в народ, «Нелюдимо наше море», но и там зачин молодецкий, удальской: «Будет буря, мы поспорим, и поборемся мы с ней».
Беспроблемная молодость была единственным настоящим капиталом поэта, и когда она кончилась, Языков почти замолчал.
Возможно, кстати, он пил от застенчивости. В ряде воспоминаний мелькает образ неразговорчивого, стеснительного мальчугана. Вино снимало страхи, мир сбрасывал маску неприветливости, всех любящий Языков становился центром компании, и соглашался прочитать стихи.
Тем и запомнился:
«В одной рубашке, со стаканом в руке, с разгоревшимися щеками и с блестящими глазами, он был поэтически прекрасен. Казалось, юный бог облагораживал наши оргии, и мы поклонялись этому богу».
Позднее литературоведы предприняли попытки обелить Языкова, выставив его человеком дюже ученым, знающим несколько языков, штудировавшим немецкую философию. Может быть, но в таком случае, Языков все равно занимался только тем, что его интересовало, а к планомерной учебе оказался не готов. Семь лет проведя в Дерптском университете, экзамены он не сдал, диплом не получил.
Уже в 1826 году поэта начало беспокоить здоровье. В 1829 Языков покинул Дерпт, умудрившись при ежемесячных больших выплатах из дома наделать долгов. Он думал поступить в Московский университет, не поступил. Служить тоже не смог, быстро вышел в отставку.
Болезнь прогрессировала. Из-за пораженного спинного мозга Языков не мог ходить прямо.
Для лечения предпринял заграничный вояж, во время которого сошелся на дружеской ноге с Гоголем. Встретивший Языкова князь Вяземский констатировал:
«Я знал его в Москве полным, румяным, что называется — кровь с молоком. Тут ужаснулся я перемене, которую нашел. Передо мною был старик согбенный, иссохший; с трудом передвигал он ноги, с трудом переводил дыхание».
Языкову – тридцать пять.
Едва ли не хуже физической болезни оказалось творческое поражение. Языков не мог сделать шаг к зрелости. Утратив шампанское веселье, не знал о чем ему еще писать.
Новый толчок Языкову дали славянофилы, - Киреевский, Хомяков, семейство Аксаковых. Войдя в их кружок, бывший бурш заделался агрессивным патриотом. Он и в юношестве декларировал любовь к России, но тогда это было добродушное чувство сильного, самодостаточного человека, а в 1940-ых годах раздраженный болезнью аспид сочился ядом на врагов, коими славянофилы назначили западников.
Неприятно резануло современников послание Языкова «К Чаадаеву», где он не спорил с оппонентом, а просто обзывался: «плешивый идол строптивых душ и слабых жен!»
Окончательно оскоромился Языков стишком «К не нашим», с почином «Не русской вы народ!» «Не русском народом» назначались ладно бы Герцен (по матери немец), но и Некрасов с Белинским. Главное, риторика совершенно никакая, знакомая, звучащая поныне. Во все времена, любому оппоненту можно прокаркать, даже не вникая в аргументы его:
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрет неверный ваш язык: —
Крепка, надежна Русь святая,
И русский бог еще велик!
Языкову ответил Некрасов. Это был ответ едкий, литературоцентричный, использующий буршевский образ давних стихов Языкова, - мол, кто это нас тут учит?
Враг народов иностранных,
Воеватель удалой,
Ты из уст благоуханных
Дышишь родине хвалой…
Где-то Языков остался верен себе, меряя мир пирушками. Уходя из жизни, сам заказал поминальный обед, составил список гостей.
Поминки его выродились в безобразную пьянку.
Но стихи издаются до сих пор.
Комментарии (0)